Утром сотрудников атташата выпустили, но турецкие газеты уже пестрели сообщениями о шпионаже русских. В посольство поступила нота МИД: помощники были объявлены персонами «нон-грата» и вскоре покинули страну.
— Ну что, Леонид, ты теперь и швец, и жнец. — усмехнулся генерал Иванов, имея ввиду, что он остался едва ли не единственным сотрудником атташата, выполняющим протокольные функции.
— Нам с тобой и завершать операцию.
Дело в том, что Центр поставил перед стамбульской резидентурой задачу: добыть крупномасштабные карты турецкой территории. Через знакомых удалось выйти на военного врача-стоматолога, который был в оппозиции к действующему режиму. Он, разумеется, преследовал свои цели и надеялся на помощь советских. У разведчиков — свои интересы.
На приеме у этого врача уже перебывали сам Иванов, его супруга, Медведко с женой. Когда речь заходила о картах, врач сердился, отмахивался, всем своим видом показывая, что добыть их не проблема. Наконец, он согласился это сделать.
«Меня вызывает Иванов, — вспоминает Медведко. — Я понимаю, что требуется, и предлагаю: «Михаил Иванович, мое пребывание в Турции закончилось, если вы подстрахуете, я пойду. Даем врачу адрес тайника, он делает закладку, а я заберу карты».
На том и порешили. Приходим на встречу с медиком, спрашиваем: «Достал карты?» «Достал». «Положил в тайник?» «Нет». «Почему?» Отвечает: «Я же турецкий офицер, полковник. Что же мне лазать по всяким дырам. Это ваши штучки. Вот вам жетон, идите в камеру хранения на морском вокзале и заберите четыреста карт в мешке». Вот так поворот! Как гром среди ясного неба! А если это подстава? Ведь только что четверых выслали».
Генерал Иванов долго думал, мучился, но делать нечего, надо идти. Спрашивает Медведко:
— Леонид, ты готов?
— Готов.
— Мы тебя высадим у камер хранения и подстрахуем.
Леонид Иванович как-то в беседе признался, что единственный раз в жизни с ним случилось такое: пока дошел до камеры хранения был весь мокрый, словно из парилки. Не помня себя, он предъявил служащему жетон и ему без проблем выдали заветный мешок. Мешок секретных карт! Идет и ждет: вот схватят, вот арестуют!
К счастью, все обошлось. В коридоре его встретил Иванов, забрал мешок и погрузил в машину. Быстро приехали в консульство, распаковывали мешок, и на столе — гора карт! Агент не подвел.
Генерал Иванов доложил в Центр, отправил карты. Москва долго молчала, потом сообщила, что Иванову и Медведко объявлена благодарность, и они награждены денежной премией.
А вскоре пришел приказ: командировка капитана Медведко в Турцию завершена. Сопровождал Леонида в Москву сам вице-консул Иванов. Он опасался очередной провокации со стороны местных властей. Так они вместе и прибыли на родину.
По возвращению в Москву Медведко написал рапорт. Просил направить для обучения в Военно-дипломатическую академию. Руководство управления не возражало. Действительно, все, казалось бы, логично, Леониду предстояло и дальше служить в военной разведке, а у него ни военного, ни специального образования. Однако жизнь порой делает такие повороты, которые вряд ли укладываются в ложе логических законов. Вот и на этот раз он благополучно прошел экзаменационные пороги и, когда казалось, цель была так близка, и Леонид уже мысленно представлял себя слушателем академии, на его пути возникла фигура генерал-полковника Хаджи Мамсурова. Участник войны в Испании, легендарный майор Ксанти, Герой Советского Союза, первый заместитель начальника ГРУ. На беду Медведко он возглавил приемную комиссию.
— Товарищ капитан! — Мамсуров сурово смотрел на Леонида. — Академия дает высшее военное образование! Понимаете, высшее!
— Понимаю. И хочу его получить.
— Хотения тут мало. У вас же, по сути, нулевое военное образование. Как же вы в академии учиться будете?
— Но тогда получается замкнутый круг, товарищ генерал-полковник.
Мамсуров поморщился и отпустил капитана. Медведко в академию не приняли. Правда, в управлении успокоили: подожди годик, примут. Так оно, собственно, и получилось. Он поработал в Центре подготовки нелегалов, рассказывал им о Турции, обычаях этой страны, языке, а весной сделал вторую попытку поступить в академию. Его приняли.
Хотел попасть в англоязычную группу, но не тут-то было. Нет уж, дорогой, сказали ему, будешь учить арабский язык. Что ж, человек он военный, арабский, так арабский. Впрочем, вскоре Леонид и сам понял правильность выбора его педагогов.
Академические годы были нелегкими. В квартире, которую выделило ГРУ, жили три семьи — в комнате по семье. У Леонида двое маленьких детей. Утром он укутывал их в шинель, и вез через всю Москву в детский садик при академии. Сам бежал на занятия: арабский язык, страноведение, оперативная техника, физическая подготовка, философия, политэкономия и, конечно же, специальная оперативная подготовка. «Наружка» из курсантов Высшей школы КГБ висит на хвосте, а ты «чешешь» по маршруту, пытаясь оторваться, выйти к тайнику незамеченным, сделать закладку.
Итак на протяжении трех лет. А когда обучение было завершено, встал вопрос: куда отправить Медведко? Оказывается, в родном 4-м управлении уже присмотрели ему будущее место службы. Заканчивался срок командировки в Сирии Валерия Торгунакова, который работал там под крышей отделения ТАСС. Медведко предстояло сменить своего коллегу.
Ю. Тыссовский, востоковед, работник ТАСС, так вспоминает о приходе Медведко в агентство: «Нечего скрывать, ТАСС часто был и «крышей» для прикомандированных к нему работников разных специальных служб и ведомств, которых мы называли «чужаками» или «соседями». Поэтому время от времени в редакции появлялся очередной новый человек, который застенчиво сообщал нам, что перевелся в ТАСС из неведомого «издательства словарей» или чего-то в этом роде. Мы между собой таких и называли «словарями». Но в большинстве своем это были специалисты с прекрасной подготовкой — и страноведческой, и языковой. Однако журналистских навыков у них явно не хватало. Этот недостаток в той или иной мере, в зависимости от способностей человека, преодолевался достаточно успешно во время стажировки в редакции.
Среди них особо выделялся хорошим знанием языков и литературы Леонид Медведко. Когда он уехал за границу, мы стали называть его «нашим человеком в Дамаске».
Однако прежде чем оказаться за границей, Леонид Иванович споткнулся, что называется, на самом пороге. Правда, не по своей вине.
