Угроза была столь явной, что Черчилль взялся задушить ее в зародыше. В начале 1919 г. власть большевиков была еще непрочной; с юга, востока и северо-запада на Москву и Петроград наступали белые армии А. И. Деникина, А. В. Колчака и Н. Н. Юденича; с прошлого года в России оставались еще почти двести тысяч французских, английских, итальянских, греческих, американских, чешских, сербских и японских солдат. Все эти люди пришли на помощь России против немцев[111], но Брест-Литовский мир и перемирие 11 ноября 1918 г. освободили их от этой задачи; с того времени они более или менее активно содействовали белым армиям в борьбе с большевиками, как это было в случае нескольких британских батальонов, отправленных в Мурманск, Архангельск и Владивосток в начале 1918 г., чтобы три тонны оружия и боеприпасов, предназначенных для царской армии, не попали в руки немцев.
Для Черчилля, преисполненного оптимизма, в России были все условия для свержения большевиков, если только будет позволено немного направить руку судьбы. Использовав все свое красноречие и невероятную энергию, он взялся убедить в этом своих коллег в правительстве. Англия, по его словам, может либо «предоставить русским полную свободу убивать друг друга», либо вмешаться «крупными силами, насыщенными техникой». И назвал цифру в тридцать дивизий… Заметив испуг слушателей, он предпринял тактическое отступление, заговорив о всего лишь «достаточных подкреплениях» и «поддержке русских армий». В многочисленных письмах к Ллойд Джорджу он был более сдержан, ограничиваясь «отправкой добровольцев» и «психологическим эффектом», который возымело бы объявление войны; но при этом он требовал мер безотлагательных и энергичных: в России уже полгода находились тридцать тысяч английских солдат, которых следовало либо усилить, либо эвакуировать. Разумеется, Черчилль предпочел бы первый вариант и не скрывал этого… Крестовый поход военного министра продолжился в Париже: на заседании межсоюзнического Верховного совета он представил план помощи белым армиям и говорил о глобальных последствиях предоставления России самой себе; и с трибуны парламента, и со страниц газет он старался объяснить в образных выражениях, что такое большевизм: «Это не политика, это болезнь. Это не вера, а эпидемия».
Увы! Со времени Дарданелльской операции ничего не изменилось: когда стратегическую военную операцию готовит и осуществляет нерешительный кабинет с мятущимся премьер-министром, а инициатор находится в подчиненном положении, всегда присутствует элемент лотереи. В правительстве многие консерваторы, такие как Керзон, Бальфур и даже Бонар Лоу, желали исчезновения большевистского режима, но ничего не намеревались предпринимать; Ллойд Джордж, всегда чувствовавший себя неуверенно в военных вопросах, был полностью поглощен мирной конференцией в Париже, где обсуждали репарации, оккупации, малые народы, Лигу Наций, мандаты[112] и вселенский мир… Посреди всего этого предложения Черчилля казались ему неуместными; по крайней мере, он полагал, что присутствие в России опасно с военной точки зрения, финансово разорительно и политически пагубно. Ллойд Джордж имел более реалистичный взгляд на вещи, чем его кипучий военный министр, и прекрасно понимал, что английский народ после четырех лет войны и лишений не потерпит нового конфликта; он также знал, что Лейбористская партия, ставшая главным оплотом оппозиции в парламенте, крайне подвержена большевистской пропаганде; кроме того, прощупав позиции своих визави в межсоюзническом Верховном совете, он мог констатировать, что никто из них не расположен к участию в крестовом походе на Россию: президент Вудро Вильсон думал только о выводе войск из Сибири, В. Э. Орландо даже слышать не хотел про интервенцию, а Клемансо был намерен выйти из игры (тогда как раз взбунтовались французские моряки на Черном море, распропагандированные большевиками). Наконец, Ллойд Джордж не мог не заметить раздоров и полной несогласованности действий антибольшевистских сил, делавших их успех все менее вероятным.
По всем этим причинам премьер-министр категорически возражал против любого нового вторжения британцев в Россию, и последнее слово было за ним. Черчилль снова оказался в одиночестве… что ничуть не сказалось на его боевом духе! При помощи выступлений, меморандумов и личных демаршей он все же добился некоторых результатов: правительство отказалось вести переговоры с большевиками; ему удалось отправить новую партию оружия Колчаку и Деникину; наконец, «дабы сделать возможной эвакуацию британских солдат», военному министру разрешили отправить в Мурманск и Архангельск добровольцев. Черчилль, уже пославший адмиралу Колчаку по собственной инициативе батареи тяжелых гаубиц[113], быстро набрал восемь тысяч добровольцев для поддержки малочисленных батальонов генерала Эдмунда Айронсайда в Архангельске.
Этого, увы, оказалось недостаточно. Победа в России зависела только от самих русских[114]. После нескольких плохо скоординированных наступлений белые армии покатились назад; в их рядах участились мятежи: солдаты, перебив офицеров, переходили на сторону красных; наконец, в тылу белых армий вели партизанскую войну анархисты, украинцы, эстонцы и даже чехи. Осенью 1919 г. война уже казалась проигранной, надо было заняться эвакуацией британских оккупационных сил из России. Черчилль, вставший во главе крестового похода против большевизма, был выставлен прессой неудачником, а лейбористами – заклятым врагом мирового пролетариата. Что до Ллойд Джорджа, то премьер-министр, занятый вопросами бюджета, написал 22 сентября своему военному министру: «Я снова прошу вас забыть о России по меньшей мере на несколько дней и сосредоточиться на совершенно неоправданных расходах Военного министерства и Министерства авиации во Франции, метрополии и на Ближнем Востоке. Среди них есть такие расходы, которые бы вы никогда не потерпели, если бы посвятили этим делам пятую часть того времени, что уделяете России».
Упрек был справедлив лишь отчасти: Черчилль тратил массу времени на организацию демобилизации британских войск во Франции, в Великобритании, в Африке и на Ближнем Востоке; на инспектирование оккупационных войск в Германии; на разработку планов снабжения продовольствием немецкого населения; на переговоры с французами по разнообразным проектам реконверсии промышленности; на защиту политики правительства в палате общин (с талантом столь поразительным, что его признавали даже его старые враги из «Таймс»!); на подавление антибританского восстания в Ираке с применением армии и боевой авиации; на убеждение правительства оказать поддержку Польше, желавшей подхватить факел борьбы с большевизмом; и особенно на борьбу с терроризмом в Ирландии силами сорока трех тысяч расквартированных там солдат и добровольческого подразделения, сформированного по его личной инициативе, «Блэк энд тэнс»[115], в задачу которого входило «терроризировать террористов». У него еще оставалось время, чтобы вмешиваться в дела Министерства Индий, Адмиралтейства, Министерства иностранных дел и Министерства колоний, писать бесконечное множество статей, надиктовывать «Мемуары о войне»… и возобновить уроки пилотирования! Во Франции в конце июня 1919 г. его аэроплан перевернулся на аэродроме Ле-Бюк; 18 июля при взлете с поля Круадона отказало управление, машина рухнула на землю. Инструктор был серьезно ранен, но ученик получил лишь ссадину на лбу и несколько синяков на ногах… Даже при самых располагающих обстоятельствах смерть решительно не хотела забирать Уинстона Черчилля.
