А. Махов - Тициан

Тициан был допущен в зал, где император скучающе завершал трапезу, сидя в одиночестве за огромным накрытым столом, пока его свита стояла навытяжку в полном молчании. Трое слуг в ливреях бесшумно подавали блюда и разливали вино и воду в бокалы. Во время еды нижняя челюсть и подбородок Карла еще сильнее выдавались вперед, подчеркивая уродство лица. Питался император исключительно мясом с кровью, поджаренным на углях, заедая его хлебом, но не мякишем, а румяной корочкой. Никаких приправ или овощей, лишь немного фруктов.

Молчание в трапезной нарушилось наконец общей благодарственной молитвой. Затем император подошел к собравшимся с подобием улыбки на лице. Не говоря ни слова, он выслушал поочередно сообщение каждого царедворца и так же молча покинул зал. Не менее интересно было за ним понаблюдать в соборе на заутрене, где он восседал в одиночестве близ алтаря, истово молясь. Когда его взгляд вдруг скользнул вверх, Карл на какое-то мгновение отвлекся от молитвы и застыл, рассматривая великолепную фреску «Вознесение Девы Марии». На выходе из собора он бросил в приветствующую толпу несколько пригоршней золотых дукатов.

Наконец пришла весть, что папа и его кортеж прибыли в Болонью. Начались неторопливые сборы в дорогу. Тициан оказался в карете с Федерико Гонзага и узнал от него немало полезного для себя о привычках и привязанностях императора, о его непомерных амбициях. Оказывается, он уже не довольствовался титулом главы Священной Римской империи, которого по устоявшейся традиции величают «кесарем». Безраздельно владея Германией, Испанией, Бургундией, Сицилией и Неаполем, Фландрией, значительной частью новых земель в Америке и Африке, Карл желает быть провозглашенным еще и королем Италии.

Негативную оценку Карлу V и его политике дал итальянский поэт Леопарди. Ратуя за объединение Италии в единое государство, поэт-патриот вступает в полемику с некоторыми историками, которые подняли на щит личность Карла Габсбургского, расхваливая на все лады его мудрую политику в Европе. В сатирической поэме «Паралипомены» Леопарди заявляет:

Ближе к Рождеству Тициан оставил Болонью и вернулся домой, где друзья сообщили ему, что почти два месяца в Венеции находился Микеланджело, укрывшийся на Джудекке в одном из домов у знакомого флорентийского изгнанника. Как только иностранные послы разнюхали, что власти Флоренции объявили великого мастера вне закона, они поспешили предложить ему приют и гостеприимство в своих странах. Пришло на его имя и послание из Дворца дожей, в котором, в частности, говорилось, что «своим присутствием он <Микеланджело> оказывает высокую честь Венецианской республике».69 Ответа не последовало. В разговоре с Сансовино он заявил, что готов бежать хоть на край света, чуть ли не в Туретчину, откуда ему пришло приглашение. Видимо, не случайно позже появился необычный портрет Микеланджело в белой чалме работы художника Буджардини (Флоренция, дом Буонарроти).

Тициану было до слез обидно, что из-за метаний между Пармой и Болоньей он не смог повидать великого мастера, о встрече с которым давно мечтал. Аретино и Сансовино навещали Микеланджело на Джудекке. Он был крайне подавлен всем тем, что творилось в мире. Его огорчали поступавшие вести о сговоре в Болонье, где Флоренции уготовили роль стать вотчиной Медичи. Однажды друзьям удалось вытянуть мастера из его самозаточения на Джудекке, когда в доме у Аретино собралась небольшая компания флорентийцев. Зашел разговор о Данте, и Микеланджело поделился давней мечтой изваять фигуру великого поэта и прочитал посвященные ему стихи. Провожали гостя всей компанией до причала. Когда проходили мимо Немецкого подворья, кто-то указал Микеланджело на фреску «Юдифь». Заинтересовавшись, Микеланджело промолвил, что флорентийцам вот так же с мечом надо встать на защиту родного города. В память о своих горьких думах на Джудекке Микеланджело подарил друзьям сочиненный им в те дни сонет:

Тициану пришлось вернуться в Болонью, где грандиозные торжества по случаю коронации вошли в завершающую фазу. В конце февраля 1530 года папа Климент возложил на голову Карла Габсбургского две короны — золотую Священной Римской империи и железную короля Италии. Рассказывают, что при возложении второй короны-обруча Карл V пробормотал: «Слишком много корон на мою голову».

В награду за сговорчивость Клименту VII удалось вернуть Ватикану кое-что из утраченных территорий, а в Италии окончательно закрепилась власть германо-испанских Габсбургов. Свою независимость сохранила лишь Венеция, утратившая часть захваченных ею земель. О политических перипетиях поведал Андреа де Франчески, который с честью вышел из непростой борьбы с противниками венецианской независимости. А Тициану удалось, несмотря на царившую вокруг суматоху, написать на холсте первый небольшой поясной портрет императора Карла V в позолоченных сверкающих латах, который в дальнейшем был утерян, однако сохранилось его описание у современников.

Было непонятно, остался ли доволен император работой художника, увидев свое изображение на холсте. Он ничего не сказал, но по лицам присутствующих при вручении картины князей и грандов можно было заключить, что работа знаменитого мастера из Венеции, к которой Карл V относился с недоверием и нескрываемой неприязнью, ему понравилась. Будучи человеком умным, он, безусловно, оценил не только мастерство, но и честность художника, который дал правдивое изображение, ничего не приукрашивая. На волевом лице императора-воина, несмотря на его молодой возраст, выражены внутренняя сдержанность и углубленность в непростые думы государственного мужа, несущего ответственность за судьбы своих подданных. Скупо улыбнувшись, Карл V протянул художнику один золотой дукат. Растерявшись поначалу, Тициан принял монаршее подношение с вежливым поклоном. Рассказывают, что у всех присутствующих вытянулись лица от изумления. Но после аудиенции Федерико Гонзага тут же вручил обескураженному мастеру 150 золотых дукатов. Было ли это именно так на самом деле? Документальных данных, подтверждающих этот факт, нет. Но осталась легенда, равно как и позднее широко растиражированный рассказ о том, как однажды, позируя художнику, император Карл V поднял с пола оброненную кисть и подал ее Тициану. Обычно в подобных случаях сами итальянцы говорят: Se non е' vero е' ben trovato — «Если это неправда, то хорошо придумано».