— Никогда не слышал ничего подобного, — даже с некоторой растерянностью в голосе признался Горбачев. — О каких политических партиях вы говорите? Об эсерах что ли?
— Нет, — ответил генерал. — Вы забываете, что немцами были оккупированы крупные города, такие как Киев, Рига, Ревель, и весь Крым. Туда бежали из Советской России представители многих ведущих политических партий России, ведь страна была многопартийной.
— Когда? При Керенском? — спросил удивленный Горбачев.
— И при царе, — пояснил генерал.
— Россия была абсолютной самодержавной монархией, насколько мне известно из курса истории, где никогда не существовало никаких политических свобод, — полез в спор генсек, — именно это помогло большевикам захватить и удержать власть. Виктор Иванович, это же азы истории. Что вы такое говорите?
— Азы нашей истории, — терпеливо разъяснял Климов, — создавались Сталиным, Ждановым и Кировым. Вы зря упрекаете меня в том, что я не читал «Краткого курса». Читал и зачеты сдавал. Но, как говорится, по долгу службы мне пришлось прочесть и многое другое. Я ведь вам сейчас не байки рассказываю, а докладываю по сути того поручения, которое Вы считаете столь важным.
— Хорошо, — сказал Горбачев, усаживаясь поудобнее в кресле и наливая себе еще бокал вина. — Извините, что перебил. Мне, в отличие от вас, приходилось читать только партийные документы и сельскохозяйственные сводки. Продолжайте, пожалуйста.
— На чем же мы остановились? — Климов приложил руку ко лбу. — Да. Так вот: ни один из самых видных русских политических деятелей, тех, что на одном авторитете могли бы сформировать правительство, хотя бы переходного, до новых выборов в Учредительное собрание, не согласился сделать это под немецким протекторатом. О подтверждении же Брестского договора никто не хотел даже слушать. По общему мнению, Россия не знала большего позора со времен Орды Батыевых походов. Другими словами, ни у кого не оказалось желания получать власть из рук оккупационных властей в обмен на добрую половину России. Для немцев это было неожиданностью, позволившей им еще раз оценить гениальность вождя мирового пролетариата. Все остальные русские политики оказались старомодными, на редкость консервативными и без каких-либо зачатков интернационального мышления.
— Вы как-то это все иронически преподносите, — с некоторой обидой в голосе произнес генсек, — но даже из вашего изложения видно, насколько гениальным политиком и провидцем был Владимир Ильич. Знаете ли, тот, кто способен сделать то, на что не может решиться никто другой — уже человек выдающийся.
— Да никто и не спорит, — согласился Климов. — Вести народ через огонь в пропасть мог вызваться не просто гений, тут нужны какие-то другие определения. Но, я прошу прощения, Михаил Сергеевич, вы вечно меня перебиваете. Я вам докладываю совершенно по другому вопросу, а все время сбиваете меня на тему «Владимир Ильич Ленин — великий организатор и вдохновитель Октябрьской революции».
— Простите, — сказал Горбачев, — но я всегда очень остро воспринимаю любую критику в адрес Владимира Ильича, пусть даже в некоторой степени и справедливую. Все-таки мы с вами члены Ленинской партии. А вас послушать, то получается, что это был маньяк, готовый на все во имя своих навязчивых идей мирового господства. Россию при этом не ставил не в грош, уничтожил в пламени революций и войн русский народ, а остаткам его указал путь, ведущий в пропасть. Просто Гитлер какой-то получается Я вас прошу, Виктор Иванович, говоря о Ленине, избегать оскорбляющих его оценок и интонаций, хотя бы из уважения ко мне.
— Я могу продолжить? — вздохнул генерал.
— Конечно, конечно, — ответил Горбачев. — Пожалуйста, продолжайте. Только учтите мои дружеские замечания.
Горбачев знал, что говорил. Та же служба генерала Климова или по его указанию служба любого другого Управления могла записать этот разговор. Кассета с записью, как иногда случалось, неожиданно могла появиться на каком-нибудь внеочередном Пленуме ЦК и послужить поводом для освобождения его от должности «по состоянию здоровья». Причем о собеседнике генсека, которым в данном являлся генерал Климов, никто бы и не вспомнил, поскольку всем было бы ясно, что сотрудник КГБ просто выяснял истинное отношение Горбачева ко всему, что «должно быть свято для любого советского человека». Полностью поверяя Климову почти все о своих намерениях и планах, генсек все же очень настороженно относился, когда в его присутствии тот (или кто другой) пытался называть вещи своими именами, не прибегая к идеологическому двумыслию и новоязу.
Как и положено было в средневеково-клерикальном государстве, да еще и клерикально-языческом, следовало клясться в верности каменным истуканам, которые его сделали таковым. Наступило молчание, во время которого генерал встал, потянулся, подошел к бару и достал оттуда пузатую бутылку коньяка с черной этикеткой, украшенной золотыми коронами, львиными головами, знаменами и алебардами.
— Нет, нет, — поспешно заявил Горбачев, — знаете ли, ликер, коньяк, вино — это я не люблю. Давление начинает прыгать, опять начнутся неприятности с врачами. И вам не советую. Во сколько мы завтра вылетаем обратно?
— Я приказал приготовить вертолет к одиннадцати утра, — сказал Климов, наливая себе, несмотря на предостережение Горбачева, рюмку коньяка. — Успеем выспаться. Ваше здоровье, Михаил Сергеевич!
— И вам не хворать, Виктор Иванович, — ответил генсек, сделав глоток из фужера. — Так продолжайте, прошу вас. Я очень внимательно слушаю. Не скрою, мне интересно то, о чем вы докладываете.
Закусив черешней, Климов уселся обратно в кресло, собрался с мыслями и продолжал:
— Итак, попытка немцев сформировать какое-либо альтернативное большевикам русское правительство, которое подтвердило бы статьи Брест-Литовского договора, успехом не увенчались. Тогда они вспомнили о российской династии и бывшем царе Николае II, который пребывал вместе со своей семьей в Тобольске. Все они содержались под арестом, который вполне можно было считать мягким и домашним. Некоторые члени дома Романовых находились в это время на оккупированных немцами территориях, в частности, вдовствующая императрица, жена Александра III Мария Федоровна, датчанка по происхождению, великий князь Николай Николаевич, бывший до 1915 года верховным главнокомандующим русскими вооруженными силами, великий князь Александр Михайлович и некоторые другие. Немцы осторожно прозондировали их настроения, обещая прогнать большевиков, восстановить русский трон и посадить на него того, кто признает Брестский договор. Ответы были от вежливо-холодных до откровенно оскорбительных. Не помогли и угрозы, к которым немцы, потеряв терпение, стали прибегать, включая и угрозу выдать всех большевикам. Все сошлись во мнении, что смерть лучше подобного позора.
