Ты не молишься удаче, не носишь на шее ладанки, не держишь в памяти счастливых примет, но у тебя нет необходимости идти на сделку с совестью. И это главное. Человеческая деятельность правомерна, если она в союзе с совестью. Когда веришь, что твое дело - благо для людей, тогда ничто на свете не заменит тебе твоей работы. Союз труда, мысли и совести. Из этого и состоит мужество...
- Дядя Ле-еша?..
- - Что случилось?
- Я вам кричу, кричу... Он же не по правилам пеналь назначил? И диктор говорит...
- Все делать по правилам трудно, Шурик... Так не бывает...
- Почему не бывает?
- Так уж, брат! Вырастешь, не забывай об этом. Но есть главные правила, их-то ты и держись...
- А какие?
- Обыкновенные. Для тебя главное - учиться, для меня - работать. Это, брат, очень важно понимать, зачем и для чего живешь на земле...
Костя Карауш запаздывал. Когда он вбежал в раздевалку, на ходу сдергивая пиджак, Лютров, Извольский и Козлевич кончали облачение.
- Привет, разбойнички!
- Чего опаздываешь, позвонок? - сказал Витюлька.
- Понимаешь, врачиха малость не зарубила. "Давление, говорит, повышенное..." - "Торопился, говорю, бежал, на вылет опаздываю".- "А вы, случайно, не употребили вчера?" - "Случайно не употребляю, говорю, только в регламентные дни". - "Значит, пахнет от вас вне регламента?" - "Да это, говорю, бабушка присоветовала больной зуб полоскать".- "Помогает?" - "Нет, говорю, сплошная алхимия". - "Зачем же полоскать?" - "А по-вашему, нужно обижать старушку? Ведь она добрая, как вы..."
- Арап, - усмехнулся Козлевич. - Хватил ведь?
- Ты подносил? Вот и сони в тряпочку, "утрешний эхвект"!..
Последний намек Костя бросал Козлевичу, когда бывал очень сердит на него. Некогда, вылетев из Энска, они вместо Москвы попали в Тулу. Свое невнимание Козлевич оправдывал сумятицей в эфире, а значит, и в показаниях курсовых приборов, что случается на восходе солнца.
...Что бы ни делал, к чему бы ни готовился русский человек, его не обвинишь в склонности к церемониям. Обряды чужды его натуре, как оковы. Перебранка Карауша со штурманом говорила о том, что все идет как обычно, привносила в подготовку к вылету приметы повседневности, будничности. Это успокаивало, снимало напряжение последних дней. Укладывая листок с заданием в наколенный планшет, Лютров не думал ни о чем, кроме предстоящего полета. Все, что не годилось брать с собой в воздух, должно отступить, стушеваться.
К самолету их везла девушка-шофер на своем тщательно обмытом красно-белом "РАФе". На ней была все та же старенькая меховая куртка, вязаная шапочка, а вокруг шеи повязана пестрая оранжево-черно-красная косынка. Подкатив к трапу, она повернулась к ним, молча заглядывая в лица.
- Надюша, ты нас, как обратно зарулим, завези в парашютную, а то далеко тащить, - сказал Витюлька.
- Ой, только зарулите! - вырвалось у нее. Костя прищурил глаза и, нагнувшись, обнял неожиданно податливые плечи девушки.
- Думаешь, заблудимся? Ни в жисть!.. Видишь этого человека? Самый лучший штурман в Советском Союзе!..
- Выходи, не а-трепись, - толкнул его сзади Козлевич.
Девушка улыбалась одними губами. Над серыми глазами напряженно сошлись короткие темные брови.
Застегнув ремни, Лютров качнулся вперед, чтобы проверить, не стесняют ли они свободу движений.
- Костя, проси запуск.
- Понял, командир... Запуск разрешен.
Опробовав работу двигателей, Лютров получил разрешение на выруливание и снял самолет с тормозов.
Длинное тело "девятки" дрогнуло, чуть вскинуло нос, ослабив упор на переднюю ногу, и стало медленно разворачиваться в сторону рулежной полосы.
Провожающих было немного. У отодвинутого трапа стояли механики, среди которых затерялась фигура Иосафа Углина. В отличие от подчиненных, прижавших ладони к ушам, он почему-то придерживал очки.
Едва Лютров остановил самолет на стартовой площадке, как услышал в наушниках голос Кости Карауша:
- Взлет разрешен.
Лютров повернулся к Извольскому:
- Ну, Витюль, поехали?
- Ага.
- Двигатели на взлетный режим.
- Понял, командир... Двигатели на взлетном режиме.
"Девятка" рывком сорвалась со стартовой площадки и, словно в атаку на невидимую цель, с устрашающим ревом понеслась по бетону.
...Первые полеты были несложными. Нужно было психологически сжиться с машиной, прощупать ее, обрести уверенность, прижиться на борту.
- Побольше простых полетов, чтобы сбить предрасположение, - говорил Старик Данилову.
Таким несложным заданием казалась имитация посадки с одним выключенным двигателем. По расчетам специалистов-аэродинамиков, тяги должно было хватить для повторного захода на посадку - обычное требование для самолетов с несколькими двигателями. И как перед посадкой, нужно было приспустить закрылки, выпустить шасси, пройти на предпосадочной скорости, а затем набрать высоту для второго захода.
Но чем ближе к земле проходят испытания, пусть самые несложные, тем они опаснее.
Снизившись до двухсот тридцати метров, Лютров выровнял машину строго по горизонту, выключил один двигатель, включил выпуск шасси, затем закрылок. В первую минуту машина устойчиво тянула на скорости, близкой к посадочной. Он попробовал взять штурвал на себя. Самолет летел под все большим углом к земле, но не уходил от нее. Где же избыток тяги? Пока он мысленно перепроверял проделанные операции, еще раз проверил остаток топлива, "девятка" стала покачиваться на грани полетного минимума скорости, пластом снижаясь на сосновый бор возле деревушки...
- Запускай второй! - крикнул он Витюльке, всем существом чувствуя близость земли, тесноту... Секунды звенели где-то у висков и вот-вот должны были оборваться. - Шасси! Убирай шасси!..
Так и тянулись руки взять штурвал на себя, но это означало катастрофу: даже малое добавочное сопротивление приподнятых рулей грозило гибелью... Самолет и его крылатая тень на земле упрямо сходились. Им оставалось 200... 150... 100 метров.
Но об этом он узнает потом, из показаний самописцев. Он изо всех сил удерживал теряющую устойчивость "девятки" и, стиснув зубы, ждал, что опередит: земля или запущенный двигатель. В наушниках раздался спокойный голос Козлевича:
- Мы ниже шпиля церкви.
"Сколько это? Метров двадцать?.. Нет, больше, храмы возводились на холмах. Спокойно. Ты ничем не поможешь, нужно ждать".
Машина еще покачивалась с крыла на крыло, но Лютров чувствовал, что второй двигатель начинает подталкивать ее. "Девятка" пошла устойчивее, набирая скорость.
- Убрать закрылки!
- Вас понял!
"Дать еще разогнаться... Так. Теперь можно брать штурвал на себя".
Держась за рога штурвала, Лютров слегка согнул руки в локтях.
