Но, странно, больше-то интересовала не табличка на стене дома: «Здесь в 1976–2006 годах жил такой-то…» и не памятник на выделенной аллее городского кладбища – я вообще против памятников и могил – а именно прибавка, чтобы в старческой немощи не превращаться в иждивенца для сына. И вдруг в конце года облом! Общественная комиссия, дающая последнее «добро» на звание, проголосовала за меня не единогласно, а только так можно стать Почетным.
– В чём дело? – вгорячах спросил я у Люлина.
– Старики в комиссии неуправляемые, вроде тебя. Говорят: «у нас ещё не все заслуженные руководители предприятий прошли, а тут журналиста представляют.…Я ничего не смог сделать…
Но, как потом мне сказали, ничего и не делал.
– С комиссией надо было работать, – намекнул первый зам Люлина Александр Иванович Цапин.
– Как работать?
– Очевидно, как работал твой коллега: загодя брать у них интервью по разным поводам, показывать по телевидению. Да мало ли способов у журналиста расположить человека к себе!
– Я думал, надо просто хорошо и много работать на своём месте.
– Хорошо работают многие, но не все получают за это звания, – закончил Александр Иванович.
И я уехал из Нижнего, где прожил и проработал более тридцати лет. Прожил и проработал в согласии с совестью и во всю силу своих способностей. Сейчас кто-то скажет «Ну-ну!..» А я в доказательство могу лишь привести слова из письма Генерального Директора ИТАР-ТАСС Виталия Игнатенко губернатору области: «Владимир Борисович Ионов был одним из лучших корреспондентов Агентства, опыт его работы был рекомендован Коллегией ТАСС для изучения во всех отделениях и республиканских агентствах…» Или вот что написал мне в день рождения Главный федеральный инспектор по Нижегородской области Валерий Лимаренко: «Вам сегодня 70 лет. Вы в это верите?! Нет? И правильно делаете! Вашей энергии могут позавидовать молодые люди призывного возраста. Ваши аналитические и журналистские способности – блистательны, и как человек, имевший честь работать с Вами, могу сказать, что когда Вас называли «Золотым пером», говорили неправду – Вы «Платиновое перо» и никак не меньше!.. Для себя, глядя на Вас, я сделал вывод: 70 лет это тот возраст, когда «разбег» уже завершен и наступило время «полета». Без инструктора, потому что за штурвалом ас! И быть штурманом в Вашем экипаже – большая честь и удача!»
Ну ладно, под их началом я в разные годы работал, а чего не напишешь подчиненному к юбилею? Но вот человек, который всего лишь читал или слышал меня – начальник Главного управления Банка России по Нижегородской области С.Ф. Спицын: «Вы человек чести и высокой эрудиции, умеющий отстаивать свою точку зрения…» «Последовательность в отстаивании справедливости, принципиальность и гражданское мужество стали узнаваемым стилем Вашей журналистской работы…» – Это Вадим Воробьев, ныне вице-президент ОАО «ЛУКОЙЛ». И где те «кинокритик» или «наблюдатель», что под этими «никами» поливали меня желчью на сайте СМИ-НН? И как ещё «надо было работать» с «неуправляемыми стариками»?
Проглотив обиду, перебрался в загородный дом к сыну во Владимирские леса, в густое разнотравье летом и жемчужно искрящийся снег зимой. Чтобы здесь в неторопливых хлопотах по дому осмыслить себя и мир.
Да, я не люблю памятники. Не все, конечно, а кладбищенские, как и сами кладбища. У меня давно нет отца и матери, но я так и не бывал на их могилах. Похоронены три брата, и я не знаю – где. Это вовсе не значит, что не помню ни рода, ни племени. Они остались в моей памяти, и будут жить в ней, пока живу сам. Есть один кладбищенский памятник, к которому иногда прихожу – моей теще, Марии Лавровне Столяровой, дивному человеку, прошедшему рядом со мной все испытания жизни. Прихожу, чтобы сопроводить к нему жену, безумно любившую мать.
Мне претит посещать места последнего приюта, потому что и там бередится моя детская рана от несправедливого мироустройства. Ну, почему и там, где, как утверждают, перед Смертью все равны, в глаза бросаются лишь сооружения над могилами «братков» всех рангов да чиновников, вроде «бесстрашного борца с привилегиями партноменклатуры», а потом затмившего всю партийную рать своими претензиями на роскошь. И почему над могилой моего отца, начавшего работать в семь лет и не имевшего ни единого выходного дня до восьмидесяти, торчит лишь доска из мраморной крошки? Пожалели денег сыновья-дочери? Не пожалели. У нас их не было. Мы, как и миллионы других россиян и советских людей, не владели ни воровскими общаками, ни государственными или муниципальными бюджетами.
Куда деваться, и я задумывался над неизбежным. И сначала хотел для себя заказать простую могильную плиту без указания на ней имени и фамилии, хотя дорожу ими, но чтобы и за гробом не было стыдно за убогость сооружения. А на большее не заработал. «Ну, как же так? – скажут. – Ты стольких людей вывел во власть… Ведь те, кто занимался в последние годы тем же самым, потом покупали шикарные квартиры и дорогие иномарки…» Не знаю, как это у них получалось. Я от неправедных тех работ имею лишь ноутбук, на котором выстукиваю сейчас эти воспоминания.
Для плиты же придумал даже такие строки:
Под камнем сим лежало тело.
Теперь оно уже истлело.
Ну, а при жизни – было дело! —
Любило женщин и вино.
Но это было так давно…
Сейчас здесь дотлевают кости.
Душа вспорхнула к Богу в гости.
Живет в Эдеме, веселится.
Но смотрит вниз: в кого б вселиться?
Чтоб снова, как давным-давно,
Любить и женщин и вино!
Я верю в конечность тела и вечную жизнь души. Не верю в памятники и мемориальные доски. Верю в нерукотворную память. В память, живущую в сердцах и душах живых людней, если не всех – такого, увы, не бывает – то близких тебе по родству, по душевному братству. И потому на полном серьезе говорю: лично мне не надо ни памятников, ни досок, ни даже могилы, чтобы кто-то к ней приходил. Крематорий! И золу или пепел – что там останется – рассыпать по траве или снегу на поле, что рядом с домом. Близкие, вступив на него, обязательно вспомнят, а другим и знать не надо, чем здесь удобрено разнотравье. Если кому-то и чем-то, когда-то пришелся по душе, вспомнят книжки, журналы или статьи, в которые неизменно вкладывал всю страсть своего сердца и которыми защищал людей, природу, совесть и мораль.
И это говорит тщеславный индивид, никогда не скрывавший тщеславия? Он самый. Только на излете лет задумавшийся над смыслом слов. Пока годы летят, с ними накапливается не только усталость от жизни, но и – таков парадокс природы – мудрость. На философском факультете МГУ я прошел довольно обширный курс «истории и теории атеизма», много раз читал и конспектировал Библию, даже пытался комментировать её для себя. Удивляло восприятие ветхозаветными авторами Бога. Он был в их понимании жестоким к слабостям человеческим, славолюбив, охоч до жертвоприношений и подозрителен по отношению к чадам Своим, созданным Им по образу Своему и подобию – как бы они ни сотворили себе другого кумира. Держал мир в повиновении страхом, как держит своё окружение любой тиран. Именем Его «слуги Господни» творят любой суд, страхом перед Ним они добывают себе пропитание, а хвалой в Его честь – процветание.
