Партийные и хозяйственные работники все меньше считались с авторитетом Политбюро и Секретариата ЦК, Совмина СССР. По существующему положению общий отдел ЦК призван был не только следить за прохождением документов, но и за исполнением решений. Мне все чаще докладывали, что постановления Политбюро в срок не выполняются, нередко вместо ответа об исполнении поступают отписки, а то и откровенная ложь. Приходилось по этому поводу неоднократно докладывать М. С. Горбачеву и Политбюро, но такое состояние дел ничуть не беспокоило генсека. И если поначалу он рассылал информацию отдела по Политбюро ЦК, то потом ограничивался только тем, что находил время мельком взглянуть на записку. Это настроение генсека чувствовали все, и скоро стало ясно, что контроль за ходом исполнения решений был просто бессмыслен.
Документы игнорировались, а в последнее время по своему характеру и не нуждались в контроле, ибо были аморфно-расплывчатыми.
Утрата высшей партийной власти обозначила ту трещину, которая в последующем позволила быстро развалить все руководящие структуры КПСС. Еще произносились громкие речи, принимались многочисленные решения, но люди уже поняли, что новый лидер, Политбюро ЦК не владеют ситуацией и не могут спросить за дело так, как этого требовали обстоятельства. Многие понимали, что нужны новые подходы, новые методы в работе, способные всколыхнуть массы, объяснить причины неудач и привлечь всех к решению хозяйственных проблем. Но отчужденность, возникшая между генсеком-президентом и исполнительными органами, стала непреодолимой.
М. С. Горбачев, начитавшись газет и наслушавшись некоторых депутатов, сторонился встреч с работниками аппарата ЦК, Совмина СССР, министерств и ведомств, высказывался о них неуважительно. Когда он хотел кого-то обидеть, то со злостью говорил: вот еще один аппаратчик выискался. Эти упреки его можно было бы понять, если бы он сам когда-нибудь работал где-то кроме комсомольского и партийного аппарата. И это его сильно отличало от других работников ЦК, которые пришли в аппарат с промышленных предприятий, строек, колхозов и совхозов, научно-исследовательских институтов, из средств массовой информации и знали трудовую жизнь людей стократ лучше, чем аппаратчик номер один — генсек ЦК. Тем не менее М. С. Горбачев эксплуатировал аппарат с большим знанием дела и достаточно эффективно, заставляя готовить аналитические документы, проекты его речей и докладов, решения. Однако внутреннюю неприязнь преодолеть не мог и часто вспоминал, как, будучи еще членом ЦК, секретарем крайкома партии, вынужден был сидеть в кабинетах «кураторов»
— инструкторов и заведующего сектором и выслушивать советы, а может быть, и нравоучения. То, что его «опускали» до уровня инструктора, возмущало его. И за все время своего пребывания на посту генсека он не пожелал выступить перед аппаратом ЦК, в котором было много образованных, высококвалифицированных специалистов, хотя не раз просил передать коммунистам, что выступит на их общем партийном собрании.
Мне он неустанно твердил:
— Я Лукьянова просил повыгонять всех " комсомольцев» из общего отдела, но он начатое не довел до конца, и ты ничего не делаешь для этого.
Наверное, среди работников отдела было многовато тех, кто пришел из ЦК ВЛКСМ. Но, приглядевшись к людям, проверив их в деле, я понимал, что это добросовестные, квалифицированные и энергичные работники. Не мог и не хотел в спешке ломать судьбы людей, хотя в значительной мере новое пополнение старался подбирать из периферийных организаций.
Побаивался М. С. Горбачев и встреч с сотрудниками органов госбезопасности, даже перед руководителями основных служб аппарата КГБ он не решился выступить, полагая, что демократствующая публика заподозрит его в благожелательном отношении к КГБ. Не случайно «отмирание» функций и президента СССР, и генсека ЦК КПСС происходило по мере его самоизоляции.
В конце января 1987 года состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором Генсек выступил с докладом «0 перестройке и кадровой политике партии». Суть этого доклада состояла в том, чтобы с новой силой сказать о том наследии, которое досталось М. С. Горбачеву во всех сферах общественной жизни. Генсек начал с критики идеологических органов и ученых, которые в области политики, философии, политэкономии оказались в теоретическом тупике и продолжали повторять азы 30-40-х годов. Обществоведы, отмечал он, своевременно не дали конструктивного анализа состояния дел в стране и не предложили новых идей по выходу из трудного положения. Серьезная критика была адресована планирующим органам, машиностроителям, тем, от кого зависели вопросы морального и материального стимулирования.
Но главная тема касалась проблем демократизации общества как решающего условия продвижения вперед. Ставились задачи по расширению гласности, критики и самокритики, использованию демократии на производстве, участия трудящихся в управлении предприятиями. В этом докладе был выдвинут и ряд других важнейших положений, открывающих возможность активнее использовать демократические принципы в развитии общества. Члены ЦК поддержали основные тезисы доклада, расширили понимание демократизации в условиях перестройки. И в этом заслуга генсека, Политбюро и Пленума ЦК.
Может быть, не все заметили, но этот Пленум открыл еще один фронт борьбы. Почувствовав недовольство неэффективностью осуществляемого курса, ухудшающимся положением народа, М. С. Горбачев решил найти виновников неудач не только среди ученых. Главный свой удар он нацелил по штабам, всему аппаратному люду. Собирая в ходе подготовки доклада своих помощников, он много говорил о помехах развитию социализма — чиновниках. Генсек вспоминал, в каком униженном состоянии находились члены ЦК, приходя к инструкторам и заведующим секторами в ЦК КПСС, говорил, что они давали указания, как работать. То же самое происходило в законодательных и других органах. М. С. Горбачев предлагал разрушить эту систему. А заметив, что эта тема не слишком вдохновляет тех, кто писал ему доклад, своей рукой набросал фрагмент выступления.
Не хочу ставить под сомнение причину подобных выводов Горбачева и желание ее уничтожить. Возможно, со ставропольским аграрием так и бывало, но ради справедливости следует, на мой взгляд, сделать два уточнения. Познав кухню принятия решений и доведения их до исполнителя, я могу с уверенностью говорить, что отсебятины работники аппарата допускать не могли и в самовольстве, превышении полномочий замешаны не были. Работники аппарата доводили до исполнителей те постановления, которые принимались вышестоящей инстанцией, в том числе пленумами, Политбюро, Советом Министров, министерством. Это во-первых. И во-вторых, ни одного аппаратного работника никогда не спрашивали, кого избрать генсеком, членом Политбюро, утвердить председателем правительства. Обычно это делали облеченные властью члены ЦК, в состав которого два десятилетия входил М. С. Горбачев. Это он голосовал за избрание генсеком Л. И. Брежнева, Ю. В. Андропова, К. У. Черненко и даже себя, за назначение председателей Совмина. И ни Михаил Сергеевич, ни другие не выступили против сложившегося стиля и методов работы аппарата, безвластия избранных членов ЦК или депутатов всех ступеней. Не изменил он сложившегося порядка и возглавив Секретариат ЦК — главный орган формирования стиля работы всех партийных и не только партийных аппаратов управления в стране. Поэтому вряд ли следовало валить вину, как говорится, с больной головы на здоровую.
