и Совет национальной безопасности, подготовив копию сверхсекретной речи, в которой новый советский лидер Никита Хрущев осуждал жестокость Сталина. Он демонстративно гордился этим достижением и назвал его "одним из главных переворотов за время моей службы". Спустя годы выяснилось, что израильские спецслужбы, действуя через еврейского агента в правительстве Польши, действительно заполучили эту речь, а Аллен получил ее только после того, как израильтяне решили послать ему копию.
Отчасти Аллену удалось создать имидж успешного человека благодаря тому, что он сумел замолчать свои неудачи. Самой яркой из них была его неспособность разжечь беспорядки внутри Советского Союза, но были и другие. Одна из них - попытка захватить контроль над богатым нефтью Бурайминским оазисом в Персидском заливе. Оазис контролировался Оманом и Абу-Даби, чьи лидеры были на стороне Великобритании, и Аллен хотел подчинить его Саудовской Аравии, где король Сауд и его брат, принц Фейсал, состояли на службе у ЦРУ. Аллен направил Кермита Рузвельта для проведения секретной операции, в ходе которой саудовские солдаты проникли в оазис, предложили его жителям саудовское гражданство и соблазнили правящего шейха кадиллаком с кондиционером и золотом на 90 млн. долларов. Однако шейх оказался верен своим британским покровителям. В конце концов спор был передан на рассмотрение международного трибунала в Женеве. Аллен попытался подкупить его членов, но они воспротивились. В итоге саудовские войска были вынуждены уйти. Этот конфликт попал в заголовки мировых газет, но был представлен как межарабский спор, а не как стычка между державой, долгое время доминировавшей на Ближнем Востоке, и державой, которая стремилась прийти ей на смену. Истинное положение дел выяснилось лишь спустя десятилетия.
Аллен имел большой опыт работы на Ближнем Востоке и уделял ему особое внимание. В 1952 г. он отправил 12 млн. долл. наличными одному из будущих правителей пост-роялистского Египта, генералу Мухаммеду Нагибу, но деньги были обнаружены при обыске в доме Нагиба, и один из его соперников, Гамаль Абдель Насер, воспользовался возникшим скандалом, чтобы отстранить его от власти. Позже Аллен направил еще одну взятку - также 12 млн. долл. матери короля Иордании Хусейна в надежде, что она направит своего сына на американскую орбиту. Хусейн не поддался искушению, возможно, потому, что британцы и так его субсидировали.
Более успешной оказалась работа Аллена с саудовскими лидерами, которым он передал десятки миллионов долларов. Это укрепило партнерство, обеспечившее американцам доступ к, казалось бы, неограниченным запасам нефти. Это также способствовало укреплению глубоко радикального режима, приверженного пропаганде антиамериканизма, который в конечном итоге оказался бы более разрушительным для США, чем все, что исходило из Москвы.
Аллен работал в здании без опознавательных знаков по адресу 2430 E Street в районе Foggy Bottom в Вашингтоне. Однажды, придя на работу, он услышал, как гид сказал группе туристов: "Здесь работают шпионы". Он решил, что глупо притворяться, что это не так, и приказал повесить перед зданием табличку с надписью CENTRAL INTELLIGENCE AGENCY.
Это здание находилось через дорогу от Государственного департамента, и такое соседство было более чем случайным. Фостер и Аллен поняли, что, работая вместе, они могут поколебать мир. Они сотрудничали все более тесно. В результате возник узел власти, не имеющий аналогов в истории США.
"Процесс делегирования полномочий пошел еще дальше, чем делегирование полномочий Эйзенхауэром Джону Фостеру Даллесу", - писал в своих мемуарах сенатор Юджин Маккарти. "Делегирование полномочий самим Даллесом включало в себя передачу им в некоторых случаях полномочий, которыми он не обладал, Центральному разведывательному управлению, которым в то время руководил Аллен Даллес, брат государственного секретаря. ЦРУ стало одной из главных сил в проведении и формулировании внешней политики. Такое делегирование имело два особых преимущества. Во-первых, ЦРУ было более свободно от вмешательства и контроля со стороны Конгресса, чем Государственный департамент, и, во-вторых, оно могло использовать методы, которые в противном случае не были бы разрешены".
* * *
Уверенность в своих силах привела Фостера и Аллена к мысли о том, что весной 1954 г. они смогут приступить к победе над Хо. Франция теряла желание бороться с ним. Британия не могла ничего предложить. На Женевской конференции Соединенные Штаты начали брать на себя ту роль, которую отказались играть их союзники.
Переговорщики из Камбоджи, Лаоса и двух вражеских фракций во Вьетнаме - одной во главе с Хо, другой антикоммунистической - собрались за подковообразным столом в старой штаб-квартире Лиги Наций вместе с министрами иностранных дел Франции, Великобритании, США, Советского Союза и Китая. Время для встречи с Хо было выбрано как нельзя лучше. 7 мая, вскоре после начала работы делегатов в Женеве, войска Вьетнама разгромили французский гарнизон в Дьенбьенфу. Западные державы разошлись во мнениях относительно того, как им реагировать. Великобритания и Франция неохотно согласились с тем, что Хо завоевал право хотя бы на часть власти. Фостер считал это отвратительным и не мог с этим смириться.
Женевская конференция стала, помимо прочего, дипломатическим дебютом для пятилетней Китайской Народной Республики, впервые ее дипломаты выступили на мировой арене. Чжоу Эньлай прибыл с двухсоттысячной свитой. Он разместился в двадцатикомнатном шато, где когда-то жил Руссо. На его первом торжественном приеме наряду с икрой и лягушачьими лапками подавали шотландский виски и итальянский вермут.
Ни один американец не присутствовал на этом приеме, поскольку Фостер дал указание своей делегации не вступать в контакт с китайцами. На пленарных заседаниях он отказывался признавать присутствие Чжоу и, по словам одного британского дипломата, демонстрировал "почти патологическую ярость и мрачность", "опустив уголки рта и устремив глаза в потолок, сосал зубы". По другому мнению, он "вел себя с прищуренным отвращением пуританина в доме дурной славы".
Эта решимость отвергнуть телесную реальность по дипломатическим соображениям привела Фостера к самому странному и, возможно, самому ранящему изгибу в его публичной карьере.
"На первой встрече, - вспоминал много лет спустя американский дипломат У. Алексис Джонсон, - когда мы вышли в зал для приемов на перерыв, там был Чжоу Эньлай.... И когда вошел Даллес, Чжоу Эньлай двинулся к нему, очевидно, чтобы пожать ему руку. Вокруг было много фотографов, и Даллес довольно грубо повернулся спиной.... Это глубоко ранило Чжоу, и на протяжении многих лет, даже до сих пор, Чжоу вспоминает этот случай с посетителями, и это очень сильно, я думаю, повлияло на его отношение. Я не говорю, что политические факторы изменились бы, но это была потеря лица, конечно, и глубокая рана для Чжоу Эньлая, и это имело определенный эффект. Я знал об этом. Я видел это и видел, как это отражалось на всей остальной части конференции".
