- Вместе с Митрофановым в Испанию уехал летчик Бочаров. Его тоже подбили, и он, раненный, сел неподалеку от позиций фашистов. Что в таких случаях делают советские люди, комсомольцы и коммунисты? В плен они не сдаются... Бочаров стрелял, стрелял, надеясь, наверное, последнюю пулю пустить себе в висок. Но просчитался. Последней пулей он убил подбежавшего к нему фашистского офицера и лишь тут убедился, что в обойме пусто.
- И фашисты схватили Бочарова? - спросил я.
- Конечно, схватили, да еще обрадовались, что смогут выпытать у него военную тайну. Но не тут-то было. «Я уже мертвый, - крикнул Бочаров, - иначе вы бы меня не взяли». Взбешенный фашист сильно ударил ногой летчика и наклонился над ним. Но Бочаров уже был мертв. Опять наступила тягостная пауза.
- Тогда фашисты разрубили мертвое тело Бочарова на части и сложили их в ящик. Этот ящик они спустили на парашюте над Мадридом с такой надписью: «Так будет со всеми вашими летчиками». Понимаете, ребята, зачем фашисты сделали это? - спросил папа и сразу же ответил: - Они хотели запугать революционных бойцов. И снова просчитались. Один из друзей Бочарова, Павел Рычагов, немедленно поднялся в воздух, догнал самолет, с которого сбросили ящик, и сбил стервятника. Потом сбил еще два самолета... Вот как ответили наши люди фашистам!
Рассказывал отец с неподдельным волнением, в его глазах я видел и боль за погибших, и гордость за советских людей.
- Помните, ребята, какими должны быть советские люди, - сказал отец уходя.
Под впечатлением только что услышанного все ребята немедленно решили отправиться в Испанию, чтобы отомстить проклятым фашистам. Бурное обсуждение закончилось разработкой такого плана. Тайком от родителей мы выезжаем в Одессу, пробираемся на самый большой пароход и прячемся в ящиках для продуктов. А когда доедем до Испании, там объявим, что хотим сражаться за Мадрид.
На дорогу мы решили собрать немного денег и консервов. В саду сделали тайник и туда сносили свои запасы. Дело подвигалось, правда, медленно, так как добывать деньги и консервы нам было нелегко. И все же через месяц мы накопили 70 рублей и около тридцати банок консервов.
Но наш план провалился. Уж слишком возбужденно и заговорщически мы вели себя. Кто-то догадался о наших замыслах и сообщил отцу. Обнаружили и тайник.
Папа собрал всю нашу «бригаду» и, не сердясь и не смеясь, вполне серьезно побеседовал с нами.
- Это похвально, ребятки, что вы хотите воевать за правое дело. Но воевать надо с пользой. Для этого нужно не только подрасти, но и кое-чему научиться, стать вполне грамотными, овладеть какой-нибудь специальностью. В Испании сейчас нужны обученные, стойкие, верные делу коммунизма бойцы. А вы пока всего-навсего мальчики, которые к тому же даже стрелять не умеют (это был камешек в мой огород). Итак, давайте договоримся, что вы пока повремените и будете расти и хорошо учиться. А когда придет время, тогда уж и работать и воевать будете по-настоящему...
Поездка в Испанию не состоялась. События шли своим чередом. Отец продолжал делать пометки на карте и опечаленно вздыхал. Испанские фашисты при поддержке немецких фашистов наступали...
...Неожиданно арестовали Николая Голубенко, старого папиного товарища, боевого комиссара времен гражданской войны. В прошлом киевский металлист, партийный работник, убежденный большевик, он короткое время сочувствовал троцкистам, но затем отошел от них. А теперь его арестовали по обвинению... в шпионаже и измене Родине.
Папа был потрясен.
- Не верю! Коля никогда, ни при каких обстоятельствах не пошел бы на такое преступление... Наверно, произошло недоразумение, и Колю скоро освободят.
Однако Голубенко не освобождали, а через некоторое время арестовали еще двух фронтовых соратников отца: командира танковой бригады Д. Шмидта и начальника штаба авиабригады Б. Кузьмичева. Оба они служили в округе под началом отца, он хорошо знал их в послевоенное время и никак не мог представить себе старых заслуженных командиров в роли преступников. А когда узнал, в чем их обвиняют, ужаснулся.
Шмидту и Кузьмичеву предъявили обвинение в подготовке террористического акта против К. Е. Ворошилова, причем убийство должно было якобы произойти в служебном кабинете отца.
Отец немедленно выехал в Москву. Позже с его слов мы узнали, что он решил повидаться со Шмидтом и лично убедиться: виноваты арестованные командиры или нет. Отец добился свидания с заключенными. Встреча потрясло его. Шмидт очень похудел, глядел безучастно, разговаривал вяло... Как выразился папа, у Шмидта был взгляд марсианина. Очевидно, тот казался в тюрьме человеком с другой планеты.
Отец спросил Шмидта, правильно ли записаны его показания. Шмидт ответил отрицательно. Объяснять подробности ему не разрешили, но он все же передал Ворошилову записку, в которой отрицал все предъявленные ему обвинения. Эту записку отец отвез Ворошилову, заявив, что в виновность арестованных не верит.
В Киев он вернулся немного повеселевшим, так как не сомневался, что справедливость восторжествует. Но радость его была недолгой. Позвонил по телефону К. Е. Ворошилов и сообщил: на следующий же день Шмидт на новом допросе сознался, что хотел обмануть и Ворошилова, и Якира, а свои прежние показания подтвердил.
То, что произошло дальше, затмило историю со Шмидтом и Кузьмичевым. В этом же разговоре Ворошилов сообщил, что арестован комкор Гарькавый. Отец опустился в кресло и схватился за голову руками. Илья Иванович Гарькавый был старейшим другом отца еще с семнадцатого года и нашим родственником - мужем маминой сестры.
Папа ничего не ел, не хотел разговаривать... Молча ходил из угла в угол, курил папиросу за папиросой и только иногда хрипло кашлял и разгонял дым рукой.
Мне становилось не по себе, я терялся в противоречивых догадках, так как знал арестованных людей и любил их. К тому же настроение отца ясно свидетельствовало, что он борется с самим собой и ищет возможности вступиться за боевых друзей.
В тот вечер я долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, но наконец провалился в страшную темную бездну. Ночью мне приснился сон, будто арестовали отца и мы с мамой, вскочив с кроватей, протягиваем к нему руки.
Утром за завтраком я не удержался и рассказал о своем сне родителям. Мама одернула меня: - Петя, не говори глупостей!
Вечером отец снова уехал в Москву, где присутствовал на процессе Пятакова и других. В числе обвиняемых был близкий наш знакомый Я. Лившиц, в прошлом рабочий, потом крупный чекист. В последнее время он работал заместителем наркома путей сообщения. Лившиц признал себя виновным, и его приговорили к расстрелу. Позже стало известно, что перед расстрелом он крикнул: «За что?» И опять папа не мог свести концы с концами: где же правда, а где клевета и провокация? Помню, он говорил:
