Но как такую гибкость взрастить у советской элиты? Раздвоенным образом жизни, подсовывая ценности западного мира, – считали стратеги холодной войны. Пусть элита чаще ездит на Запад, наслаждается его воздухом, сервисом, товарами… А в придачу – пусть знакомится с взглядами и мнениями западных интеллектуалов, литераторов, художников, даже получая их в форме материалов «для служебного пользования», что кладут на стол большим руководителям. И, конечно, надо внимательно наблюдать за советскими деятелями, чтобы вовремя заметить появление у них иных воззрений на политическое развитие страны, ее экономику, культуру. А заметив новые настроения, надо попытаться развить их, говоря о них в западной прессе, в подпольных изданиях и радиопередачах для СССР. Важно поддержать инакомыслящих.
Вряд ли после Сталина новые вожди были готовы «воспитывать» правящую элиту, руководствуясь тезисом: «Надо заставить ее говорить перед народом о том, что она скрывает в кабинетах». Главное было в том, чтобы однажды ключевые фигуры советской элиты, говоря «правильные» фразы и также привычно проклиная про себя все коммунистическое, сделали первый шаг против коммунистической идеи. И все пойдет как надо.
Но как остановить переродившихся лидеров, представленных в партии и государстве, если они идут не тем путем? Освобождать руководящие органы от них? Но это возможно, если первый лидер не заражен настроениями переродившейся элиты и способен действовать решительно. И тогда политическая контрразведка ему в помощь.
В фильме «Великий гражданин» борются две равные по должности фигуры: и тот и другой – секретари областного комитета партии. Но у них разные позиции и разные программы – одна у двурушника Карташова, другая у убежденного коммуниста, не скрывающего своей позиции, – Шахова. Между ними идет ожесточенный политический спор, в котором Шахова поддерживает ЦК в лице представителя контрольной комиссии Максима. Это серьезная опора для Шахова.
А если в назревающем политическом конфликте участвуют фигуры неравные, и в нем доминирует первое лицо, которое ведет свою линию, делая ошибку за ошибкой во вред стране? Это случай Хрущева в нашей истории. Но его отстранили от власти на пленуме ЦК всё же соратники по партии, путем своего рода политического «заговора», которому помогал КГБ. Соратники нашли альтернативную фигуру, которая объединила оппозицию и выступила против лидера. Этой фигурой оказался Брежнев.
А если окружение и соратники по партии в растерянности, неспособны сказать свое слово, а первый лидер и ближайшие сподвижники меняют свои принципы и позиции и, прикрываясь словами о верности идеалам, идут путем предательства этих идеалов? Как Горбачев, как Яковлев, Шеварднадзе, которые сначала говорили о верности социализму, а потом признали, что это было прикрытие, а планы у них были другие, и что в ряде случаев они не ожидали, что так получится. Перестройка, затеянная ими, стала великим обманом. Но важно другое. Хотя в политическом окружении и оказалась альтернативная фигура, способная стать лидером оппозиции, но политическая программа ее в части отношения к социализму не сильно отличалась от программы первого лица; а политическая позиция ее, подкрепленная волевым началом, была продиктована личными, карьерными целями. Как можно было остановить этих людей, наихудшим образом влияющих на развитие событий?
Отчасти это та ситуация, о которой говорил Мольнер. Тогда в Чехословакии люди из органов безопасности не стали во главе заговора против лидеров партии и страны, не стали «переворотчиками», по его выражению. «Свои» органы безопасности не могли пойти против «своей» партии и ее лидеров. Это был заколдованный круг, которым в СССР прошел КГБ и его Пятое управление.
Материалы о неспособности партии решать проблемы, о двурушничестве ее лидеров, о ситуации в стране, о нарастающих тенденциях, о необходимых мерах КГБ предоставлял генеральному секретарю, но он эту информацию игнорировал. Ибо его позиция не совпадала с позицией КГБ, и в частности Пятого управления. Это был тот непробиваемый круг, когда действия политической контрразведки, заключающиеся в информировании партии, в предложении политических мер, не достигали цели.
Но все же, можно ли как-то остановить тех деятелей, в том числе и первого лидера, чья деятельность наносит ущерб стране или ведет к гибели государственного строя, если политическими методами это сделать не получается?
Вот другая страна и другие лидеры. В США убийство президента Дж. Кеннеди (1963) и загадочная смерть президента Ф. Рузвельта (1945) были связаны с ситуациями, когда они пошли не тем путем, по мнению их политических и нравственных противников. Эти смерти пришлись на то время, когда в американской контрразведке (ФБР) властвовал Эдгар Гувер.
Президент Дж. Кеннеди был убит 22 ноября 1963 года в штате Техас. Расследованием этого убийства занимались несколько комиссий, о нем написаны горы книг, но тайна его остается не раскрытой до сих пор. Задавать вопросы об этом случае в США считается дурным тоном. Те, кто заказал это убийство, посчитали, что Кеннеди делал не то и не так, что он бросил вызов Америке. А лучший способ остановить его – убить. Кого восстановил против себя Кеннеди?
Американские исследователи этой темы Оливер Стоун и Питер Кузник пишут об этом так: по мнению многих руководителей армии и разведки, Кеннеди был виноват в том, что отказался от вторжения на Кубу и достиг разрешения Карибского кризиса путем переговоров, ослабил ЦРУ и сменил его руководство, отказался от вмешательства в Лаосе и сделал там ставку на нейтралистов, заключил Договор с СССР о запрещении ядерных испытаний в трех средах, планировал уйти из Вьетнама, заигрывал с идеей окончания холодной войны, прекращения военной космической гонки, стимулировал национализм в странах третьего мира. И заключают они так: Кеннеди смело противостоял могущественным силам, которые хотели ввергнуть США в войну с СССР
Кеннеди говорил за год до своей гибели: «В вихре ежедневных конфликтов и кризисов, драматических стечений обстоятельств, в сутолоке политической борьбы поэт, художник, музыкант продолжают незаметный труд столетий, создавая мосты общих переживаний между народами, напоминая человеку об универсальном характере его чувств, желаний и горестей, напоминая ему о том, что силы единения глубже сил разъединения… Память об Эсхиле и Платоне сохранилась поныне, а слава афинского государства канула в вечность. Данте пережил гордыню Флоренции Х века. Гете безмятежно возвышается над всей германской политикой. И я уверен, что, когда осядет пыль веков над нашими городами, о нас тоже будут вспоминать не за наши победы и поражения на поле битвы или в политике, а за то, что мы сделали для духовного развития человечества» [8]. Такая философия кому-то очень не нравилось.
