Родители с опаской смотрели на новых друзей Сергея. Убеждали прекратить тайные сходки. Только Елена восторженно встречала студентов.
В маленькой комнате друзья часто засиживались до утра. Горячо обсуждали подготовку правительством крестьянской реформы, читали «Современник». Бекман призывал учиться у Чернышевского.
— Как видишь, здесь развивается мысль, друзья обмениваются благородными идеями, здесь наглухо закрыта дверь для своекорыстия, мелкого эгоизма и злобы, — пояснял Сергей сестре.
Девушка понимала. И когда ей позволяли, слушала с интересом беседы единомышленников.
Особенно запомнился ей один вечер. Петр Завадский читал свои «Заметки». В них говорилось, что от царя один вред народу, затем последовало «Поучение» простому народу. Это был сказ о том, какие порядки были в старину, когда управлял не царь, а народное вече, что в этих порядках хорошего и как бы снова вернуться к ним.
Первым заговорил Муравский.
— Написано очень хорошо… — тихо начал он, — просто, понятно, настоящим народным языком… но не век же сидеть на баснях и притчах. Мы совершенно упустили из виду, — продолжал он, оживляясь, — что ведь из наших крестьян едва ли сотая часть умеет читать, а из читающих едва ли сотая часть в состоянии понять написанное… Необходимо научить народ читать серьезные вещи. Надо образовать его, приучить думать, расширить круг его понятий. Грамотных людей легче подготовить к делу…
В комнате оживление. Задвигались стулья.
— А ведь он прав!
И они решили подумать о том, что можно сделать для распространения грамотности.
Однажды в начале апреля 1858 года на пути к университету Сергей был встречен возбужденной толпой товарищей. Гул возмущенных голосов всполошил обывателей. В окнах торчали сотни любопытных. Сергей не сразу понял, в чем дело.
Оказалось, попечитель Катакази приказал исключить из университета двух студентов, участвовавших в столкновении с полицией.
Экстренное собрание тайного общества. На этот раз на квартире Бекмана.
— Немедленно организовать общий протест против произвола полиции! — говорит вожак. — Необходимо пресечь вмешательство в жизнь студентов. Добиться восстановления исключенных!
Требования составлены. Они были утверждены на студенческой сходке. Делегации в составе Бекмана, Португалова, Левченко и Хлопова поручено передать их Катакази.
Попечитель отклонил требования, не потрудившись повернуть головы к делегатам.
Взрывом возмущения встретила молодежь выходку бездушного чиновника. У дверей университетского правления вытянулась вереница юношей. У каждого в руке лист бумаги. 138 человек подали прошения об увольнении из университета. Вскоре к ним присоединилось еще 60.
— Под конвоем отправить смутьянов к родителям! — приказал было губернатор. Но тут же осекся. Не дай бог, все это получит огласку в России, а особенно за границей. Ведь там у этих мальчишек сильный защитник — господин Искандер. А его и в Петербурге побаиваются.
Началась обработка поодиночке. Кое-кого угрозами удалось заставить взять прошения обратно. Через несколько дней за стол уселась особая комиссия. Приговоры штамповались без задержки.
Исключить… исключить… исключить…
Сергей Рымаренко получил «высочайший выговор». Ему пришлось выслушать строгое внушение от университетского начальства. Оставаться в Харькове невозможно. Немедленно в какой-нибудь другой город. Сначала захотелось в Москву, но оттуда сообщили, что в университет его не примут. Многие уехали в Киев. Сергей крепко обнимал товарищей на прощанье, давая слово не сходить с избранного пути. Друзья поклялись поддерживать переписку. Сергея теперь привлекал Петербург. Там, в главном центре политической жизни и передовой мысли, он рассчитывал найти применение своим силам. Как не мечтать о Петербурге, если знаешь, что там живет поэт Некрасов, пишут свои удивительные статьи Чернышевский и новый кумир студентов Добролюбов? Там кипит жизнь, туда стекается смелая, энергичная молодежь.
На счастье, представился удобный случай. Сергею предложили сопровождать в столицу сына Харьковского откупщика Щербакова. Сергей горел жаждой деятельности. Буря, разразившаяся над студентами в Харькове, не испугала и не охладила его. Всю дорогу он горячо объяснял своему спутнику, как много еще предстоит сделать молодежи, как близок в России переворот, который покончит, наконец, с крепостным правом. Казалось, спутник вполне разделяет его взгляды. То был роковой промах. Спустя пару дней купеческий сынок направился прямо в Третье отделение. Он-то и положил начало жандармскому «делу» о студенте Сергее Рымаренко.
* * *
Сергею не до жандармов. В тот день, радостный и счастливый, он медленно шел по Невскому. Постоял на Аничковом мосту, любуясь конями Клодта. Пробираясь через толпу, прошел мимо Гостиного двора. На пути к Дворцовой площади он испытал всю тяжесть столичной духоты, жары и пыли. Лишь выйдя на набережную Невы, Сергей поддался вновь очарованию Северной Венеции. От красавицы реки веяло свежестью. Летний сад с его тенистыми аллеями, статуями и журчанием фонтанов напоминал грезы детства. Чудо-город! Куда ни глянь — дворцы, проспекты, каналы, памятники. У конной статуи Петра он читал про себя стихи Пушкина.
Впрочем, не одни красоты привлекли его внимание. После тихого Харькова Сергей был поражен кипучей жизнью огромного города. На окраинах дымили трубы, стучали машины. Со всей страны в столицу в поисках заработка стекались оброчные крепостные и государственные крестьяне. Ютились в темных и зловонных углах. Никто не имел представления о водопроводе. Беднота пила из каналов, загрязненных нечистотами. Каждое лето по городу проходила косой свирепая холера. Квартирная плата поглощала львиную долю грошового заработка рабочего, обрекая его семью на голодное существование. И вдобавок приходилось еще платить оброк помещику.
Да, это был город резких контрастов! Роскошь и нищета, барство и подневольное существование уживались в тесном соседстве. Лицо и изнанка крепостного права были одинаково ужасны. История уже подписала смертный приговор чудовищу, а оно, не подозревая этого, все еще продолжало пожирать людей.
Долго тянулось дело о приеме Сергея в Медико-хирургическую академию.
Наконец он был принят.
Все новым показалось Сергею в столичной академии. Профессора с громкими именами, иные порядки в аудиториях. Завязывались новые знакомства.
Жизнь его ничем не отличалась от существования сотен студентов-бедняков, собравшихся сюда из разных концов России. Убогая комнатка за пять рублей в год, лекции, анатомическая практика, вечная погоня за уроками в частных домах.
