Опять побежали, уже на правом фланге.
Встретил одного младшего лейтенанта-минометчика из роты Клименко, что был на курсах. Он остался один с двумя бойцами со всей минной роты. Обвинял и ругал артиллерию, которая своевременно не дала помощи, и ругалась в ответ на его просьбы, на подачу огня.
Позавчера с самолета был брошен снаряд, ранив в голову двух наших бойцов. Вчера снаряд артиллерии убил трех лошадей и ездового Пшеновского, которого не раз спасала судьба до этого. Одна лошадь у нас осталась, да и та ранена.
Вчера-же окончательно оформил дела в партию. Парторг Голомага, что был во втором батальоне, теперь у нас. Он знает меня давно, и дал мне рекомендацию. Другую рекомендацию дал Лопатин и, наконец, агитатор полка капитан Андреев, с которым мы в очень хороших отношения - третью. От капитана Чертовского - зама по политчасти командира полка - не дождался. Он далеко и я не знаю где его искать.
Вчера ночью получил письмо от тети Ани. Сегодня написал четыре письма. Маме со справкой, папе со стихом, и тете Ане со стихом, дяде Люсе.
Глянцев, ординарец мой, просит, чтобы я и ему написал. Тороплюсь закончить, чтобы написать ему письма.
Весь день дождь, но перестрелка не прекращается. Немцы активничают, особенно из "Ванюш". Снаряды очень близко громыхают, так, что в землянке обваливается земля и она вся дрожит.
25.11.1943
Утром, когда еще не развиднелось, в нашу балку привели, так называемых, противотанковых собак. Эти собаки, бессознательно жертвуя собой, бросаются вместе с надетыми на них противотанковыми гранатами под танк, и, подрываясь, выводят его из строя. Собак было очень много.
Сейчас началась наша артиллерийская подготовка. Стреляем и мы из минометов. Немцы отвечают тяжелой артиллерией. "Катюша" и "Иван Грозный" наши молчат пока.
Сегодня на рассвете выдали грамм по 25 водки - это она, пока дошла сюда, "усохла".
27.11.1943
Вчера прошел ДПК, и теперь я уже окончательно член партии большевиков. На ДПК мне задали много вопросов - я первый разбирался. Капитан Андреев постарался, выполняя мою просьбу, пропустить меня первым. На все вопросы я ответил без запинки. Один вопрос, хотя и не из устава и не из истории партии, показался мне самым сложным.
- Вы пишитесь в анкете редактором стенгазеты. Вот выпустили ли вы стенгазету?
- Выпустил - ответил я, хотя на самом деле не выпустил еще, - бой помешал. Так пришлось мне соврать.
Вчера получил письмо от мамы. Ответил ей немедленно. Выслал справку из госпиталя.
С нашей роты забрали для стрелков еще 10 человек. Теперь у меня во взводе 6 человек и я седьмой.
Всю ночь слушал Руднева. Он знает хорошие песни о любви. Я вспоминал свою жизнь на гражданке, как у нас говорят, и под звуки песни жалел свою молодость, не встретившую любви и ласки женской на всем пути своем.
Вчера сменял ножик и ручку на другую ручку - самописку. Понадеялся, что она лучше, и поверил Зарыбкину, что она пишет. Потом, когда разгляделся увидел, что она без пипетки. Выменял пипетку на мыло у бойцов, но и с пипеткой ручка оказалась негодной - перо было плохое. Позже Дьяченко принес мне ручку, тоже поломанную. Я скомбинировал из двух одну - переставил трубку-наконечник с Зарыбкинской на Дьяченкину, и ручку Зарыбкина отдал Рудневу.
С минуты на минуту у нас ожидается наступление. Противник обстреливает нас. Где-то летает наша авиация, очевидно соседи наши в наступлении.
У меня теперь три полевых и одна вещевая сумка, но все не вмещается, приходится часть носить в карманах. Главное - у меня на вооружении имеются тетради, бумага и некоторое количество газет. Вещей, как таковых, нет.
Мечтаю написать какое-нибудь душещипательное стихотворение, но все это - вопрос времени.
Наши стреляют - артиллерия, и над нами появился самолет. Но это мало, конечно, для наступления. Нет, в данный момент наступать не станем, может позже...
Только что ходил в штаб батальона узнать относительно писем и газет и познакомился там с весьма и весьма неприятной новостью относительно ночного наступления нашей пехоты.
Немцы подпустили наш атакующий батальон к своему переднему краю без единого выстрела, и затем зажали его со всех сторон. 1-ый батальон драпанул, а 2-ой и 3-ий попали в окружение. Вырывались боем. Из 60 человек 27 не вернулись. Таким образом, от двух батальонов осталось 30 человек, 4 раненых.
Наша десятка, очевидно, тоже участвовала в боях. Интересуюсь узнать их судьбу, но пока еще не знаю кто именно не вернулся. Известно только число. Обо всем об этом мне рассказал батальонный писарь Санько.
Сейчас, когда я писал, противника "Мессершмиты" сбили два наших самолета.
Бои продолжаются, особенно на левом фланге. Необходима адская артподготовка, как у Ново-Петровки, чтобы осилить и выгнать звероподобного врага с однажды выбранной им для обороны позиции.
Пишу письма. Летит вражеская авиация. 26 единиц. Но продолжу, пока еще не рвутся здесь бомбы, писать. Надо маме еще одним письмом и справкой ответить.
Написал и отправил три письма: маме, папе и Оле. Майе Б., и еще одно письмо со справкой для мамы, пока не отправил.
Хочу записать в дневник сказку свою, дабы все записи были у меня в одном месте. Итак:
Как волк сразу за двумя зайцами погнался.
Однажды, после кратковременной передышки, вслед за арт-мин дуэлью с кровожадными гитлеровскими разбойниками, будучи на одном из южных фронтов Отечественной войны, я нашел написанную на непонятном мне языке толстую книгу с истрепанной временем обложкой. Долго я вертел эту книгу вокруг да около глаз своих, но тщетны были все попытки мои понять смысл, содержавшийся в этих 1501 страницах удивительных закорючек, так не похожих на буквы и слова человеческих языков.
Книга казалась мне настолько интересной, была так заманчиво влекуща, что я решил, во что бы то ни стало понять и прочесть хотябы малость из написанного в ней.
А у нас в роте было, к слову сказать, очень много национальностей: и русские, и украинцы, и грузины, и армяне, и азербайджанцы, и евреи, и казахи, и туркмены, и греки, и даже нашелся один турок. Да-да! Вы не смейтесь - представители всех национальностей Советского Союза сражаются насмерть на фронтах Великой войны с фашизмом.
Так вот, показал я эту книгу бойцам и командирам нашей минометной роты. А личный состав у нас, надо сказать, очень грамотный и любит книги читать на своем родном языке. Иной раз в передышках между боями как начнут наши воины книги читать вслух - уши затыкаешь - столько звуков и такое многообразие содержания вылетает в одну человекоминуту из стольких человеческих уст.
Но тут произошло нечто неожиданное - никто сразу при виде книги не сумел ни слова понять и прочесть в ней. Ребята мои, надо признаться, приуныли от такого неожиданного конфуза, растерялись, опечалились и в первую минуту не могли даже выронить ни единого звука из своего многоголосого коллектива. Но потом заговорили все сразу: и по-русски, и по-украински, и по-грузински, и по-азербайджански, и по-казахски, и по-туркменски, и по-гречески, и по-татарски, и даже турок-боец стал сам с собой на своем языке так громко разговаривать, что казалось, он хочет перекричать всех.