Павел Павлович Н-ев, очевидно, разделял версию Сульповара и Щербакова о том, что Высоцкий умер по вине Федотова от асфиксии, вызванной западением языка. Он рассказывал Перевозчикову, как пытался возбудить уголовное дело по факту убийства: «И вот наступил момент, когда надо дать заключение: либо рапорт на возбуждение уголовного дела, либо – нет, тогда материал сдается в архив… А мало кто знает, что в таких ситуациях приходится осуществлять и дознание, и следственные действия… Я собрал всю информацию, сведения, полученные от врачей: слабые сосуды, заболевание сердца… И поставил перед судмедэкспертом несколько вопросов:
– Отчего могла произойти смерть?
– Роль связывания простынями…
Он дал заключение: связывание могло привести к смерти. И я решил возбудить уголовное дело о неосторожном убийстве… Послал повестки Федотову и Янкловичу – они сразу же приехали. Приехали с таким гонором: мы будем с вами разговаривать в другом месте!
Тут я и говорю:
– Вы совершили неосторожное убийство.
Лоск сразу спал. Я говорю, что умысла, конечно, не было, но имело место неосторожное убийство… Умысел – это в голове, а я в мозг залезть не могу. Для них это был шок. Я же видел их бледность, растерянность. Я задаю вопрос, они начинают юлить… В общем, я их испугал. И я же вижу, что что-то не то. Наверняка знают правду, а сказать не хотят.
Потом они начали звонить по своим каналам… И на меня пошли звонки: «Надо встретиться, поговорить…»
А время шло, меня вызывало руководство:
– Что ты тянешь!
Я брал отсрочку – 2–3 недели…. Потому что чувствовал – привлекать надо, а суд бы уж решил… Даже если он сам задохнулся – запал язык, – а почему? Все равно кто-то должен был отвечать. Неосторожность просто «висела» там… Даже если «передозировка», как у наркоманов, – тоже неосторожное убийство… И вскрытие – это совершенно нормальный ход вещей… А тут – все концы в могилу.
В общем, в конце октября 1980 года я собрал материал о передаче дела в следственные органы. По-моему, аргументов «за» было больше.
Меня снова вызывают… На столе лежат две стопки листов. Одна стопка – для отказа в возбуждении уголовного дела, другая – за возбуждение. Стопка для отказа – раза в два толще. Вот и все…
Да, существует определенная практика прохождения такого материала: проверка прокуратурой, руководством… Это – неделя, две… А этот материал был проверен за один день. И списан в архив. А хранятся такие дела недолго – в первое же уничтожение оно было сожжено. А что остается от отказанного материала по факту смерти? В лучшем случае листок, что было такое дело и тогда-то оно было уничтожено. Вот такой листок в папке, а потом уничтожается и папка…»
Несомненно, начальство Павла Павловича тоже знало о наркомании барда и предпочло скандала не поднимать. Ведь в случае возбуждения уголовного дела наверняка всплыла бы тема наркотиков, да и тело артиста пришлось бы эксгумировать, поскольку вскрытия не проводилось. А факт эксгумации наверняка получил бы широкую огласку и породил бы толки, что на самом деле Высоцкого убили.
Строго говоря, можно выдвинуть три версии гибели Высоцкого, но ни одну из них из-за того, что не было проведено вскрытие, нельзя ни однозначно доказать, ни опровергнуть, и ни одна из них не подпадает под определение умышленного убийства. Во-первых, Высоцкий мог умереть от инфаркта миокарда, как и гласит официальная версия. Она в тот момент в наибольшей степени устраивала всех: лечащего врача Федотова – потому, что снимала с него вину за смерть барда, а власти и родных и близких Высоцкого – потому, что позволяла избежать толков о его наркомании. Однако тот факт, что данная версия всех устраивала, не означает, что сфальсифицирована и не имеет ничего общего с действительностью. Нет, она столь же вероятна, как и две другие. И некоторые из показаний свидетелей говорят в ее пользу. Вспомним, что Оксана Афанасьева вспоминала, что в последний день своей жизни Высоцкий жаловался на сердце, что она сказала об этом Федотову, а тот не обратил на это внимания. Оксана с Федотовым не была в сколько-нибудь близких отношениях. Скорее, наоборот, в ее воспоминаниях проскальзывает определенная неприязнь к нему за то, что он не сумел спасти Высоцкого. Вряд ли бы Оксана стала выдумывать про боли в сердце, чтобы подкрепить федотовскую версию. А то, что у Высоцкого сердце могло прихватить от постоянной выпивки в условиях абстинентного синдрома, сомнений не вызывает. Как и то, что Высоцкий выпивал даже за несколько часов до смерти. Вину Федотова и других лиц, окружавших барда в последний день его жизни, можно усмотреть в том, что они не предотвратили употребление Высоцким алкоголя. Однако, как мы помним, никому и никогда не удавалось остановить Владимира Семеновича ни в выпивке, ни в употреблении наркотиков. Небольшая вина Федотова, возможно, заключается в том, что он не прислушался к предупреждению Оксаны о том, что у Высоцкого болит сердце, и не дал ему каких-либо сердечных препаратов. Но у Владимира Семеновича в тот момент болело почти все, и Федотов мог счесть боли в сердце невротическими или просто не придать им значения.
Вторая версия, отстаиваемая Щербаковым и Сульповаром, заключается в том, что роковым для Высоцкого стало то обстоятельство, что Федотов, применив хлоралгидрат, оказался не в состоянии постоянно наблюдать больного, заснул, и в результате Высоцкий умер от асфиксии вследствие западения языка. В этом случае Федотов оказывается главным виновником смерти поэта. Его вина усугубляется тем, что он незадолго до этого принял алкоголь, который и мог спровоцировать внезапный сон. В то же время Щербаков и Сульповар признают, что даже в случае проведения вскрытия доказать их версию было бы очень трудно, поскольку маловероятно, что сделали бы экспертизу на наличие в организме хлоралгидрата.
Наконец, третья версия сводится к тому, что Федотов ввел Высоцкому наркотик, и он умер от передозировки. Как мы убедились, судя по воспоминаниям Анатолия Павловича, в последний день жизни Высоцкого у него не раз возникала мысль достать для него «лекарство». Не исключено, что последняя поездка Федотова в район «Варшавской» была как раз за наркотиками. В этом случае тоже виноват оказывается Федотов, поскольку именно он ввел роковую дозу. Однако даже если вторая и третья версия верны, то речь, очевидно, может идти лишь о халатности, повлекшей за собой смерть человека.
Иван Бортник так запомнил обстоятельства, при которых узнал о смерти Высоцкого: «Вечером спектакль – готовлюсь. И вдруг открывается дверь, Таня входит: «Володя умер». Поехал в театр – там уже висит траурная надпись. И тут со мной началась истерика. Как доиграл – не помню. После спектакля мы с Любимовым поехали на квартиру к Володе. Я вошел в комнату, где он лежал, – снова истерика. Подошла мать, Евгения (Нина. – Б. С.) Максимовна: «Ваня, Ванечка, поплачь», – гладила она меня по голове. Мне вдруг почему-то пришла в голову мысль позвать знакомого священника. Стал звонить. Так Семен Владимирович, отец Володи, закричал на меня: «Прекрати! Я коммунист, никаких священников здесь не будет!»
