Когда диктаторский режим стремится к ужесточению системы репрессий, какое-нибудь показательное покушение всегда дает ему для этого повод. Покушение Орсини 14 января 1858 года пощадило Наполеона Малого, но, гримаса Истории, в память об адской машине на улице Сен-Никез, от которой чудесным образом уцелел Первый Консул Бонапарт, закон о всеобщей безопасности позволяет отныне без суда ссылать любого подозреваемого. Триста человек поплатились за это, еще две тысячи испытывают по этому поводу тревогу[148], что в результате уничтожило всякую попытку оппозиции, хотя и не отразилось на положении чисто литературных газет, вроде «Монте-Кристо». И тем не менее 1858 год — неурожайный, разумеется, по сравнению с обычными для Александра нормами, почти половину этого года он — в разъездах. Кроме «Бесед» и сказок, только два довольно скучных романа — «Капитан Ричард» — о наполеоновских кампаниях и «Волчицы Машекуля», построенные вокруг истории с герцогиней Беррийской в 1832 году. Плюс инсценировка «Джен Эйр» на основе перевода Виктора Персеваля романа Шарлотты Бронте, которую Александр знал только по ее псевдониму Каррер Белл. Именно эту инсценировку предложил он в марте Жанневалю и Клариссе Мируа, двум актерам Большого Театра в Марселе, пожелавшим поставить какую-нибудь из его пьес. Они спрашивают его об условиях. «Я страшно устал я испытывал потребность в моем большом друге по имени одиночество и решил представить свои условия самолично»[149]. Само собой, одиночество для Александра вовсе не означает изоляцию.
В Марселе друг Берто предоставляет в его распоряжение свой загородный дом вместе с кухаркой, у которой лишь один маленький недостаток: «Она не умеет готовить». Александр в полном восторге: наконец-то «существо без зависти, без амбиций, без предрассудков, которое не станет добавлять перца в мои рагу, муки в мои соусы, цикория в мой кофе; позволит мне добавлять вино и бульон в мои омлеты, не воздевая при этом руки к небу». Он снова едет в замок Иф. Никаких воспоминаний о пленении там Мирабо, только Эдмон Дантес на устах, вот его камера, вот камера аббата Фариа, подкоп, соединяющий обе камеры, место, откуда Дантес был брошен в море. Александр кивает головой, рассказ консьержа целиком соответствует выдуманной им действительности. Он читает «Джен Эйр» актерам, местной прессе и части муниципального совета, большой успех. Но одна из актрис, недовольная доставшейся ей ролью, распространяет слух, будто бы пьеса уже была сыграна в Брюсселе, хотя на самом деле речь шла о другой инсценировке того же романа, сделанной двумя бельгийцами. Не ввязываясь в споры, Александр тут же предлагает сочинить за четыре дня новую драму под названием «Лесники» по мотивам своего детективного романа «Екатерина Блюм». Он сдерживает слово. Через пятнадцать дней спектакль готов. На премьере случайно оказался молодой романист Эдмон Абу. Накануне он приехал из Парижа и собирался в тот же вечер отплыть в Италию. «Но, едва ступив на платформу вокзала, я был подхвачен в воздух и расцелован великолепным и благожелательным гигантом. Он пришел встречать некую обожаемую даму, которую со вчерашнего дня более не любил, ибо в своем нетерпении снова ее увидеть только что нашел ей соперницу. Но встретил ее тем не менее с самой пылкой и искренней нежностью»[150].
Жестокая загадка: сразу две новых любовницы, кто же это? Когда ты не лесник-следопыт и не можешь читать по следам на земле, приходится стать комнатным детективом и, вооружившись лучшими очками, терзать тексты. Они ничем не помогли в вопросе об «обожаемой даме», прибывшей тем же поездом, что и Абу, и самой жгучей тайной останется установить ее личность. С одинаковым успехом это могла быть и Изабелла, и Эмма, и Виктор Персеваль, и кто-либо из огромной свиты юных анонимных женщин, населявших жизнь Александра. Но в следствии по поводу «соперницы» мы имеем основания быть собою довольны. Возможно ли, чтобы это была Кларисса Меруа? Невозможно. На платформе вокзала Александр прельщает Абу рыбной похлебкой собственного приготовления. Затем они вместе отправляются на премьеру: «Кларисса и Жанневаль восхитительны. А моя инженюшечка! Восторг! Но не проболтайся перед парижской дамой». Стало быть, Кларисса Меруа играет роль респектабельной матушки Ватрен, а вовсе не инженю. И что дальше? Ну, конечно же, надо перечитать Александра. В своей благодарности актерам он особо отмечает замечательную игру «Мадемуазель Анриетты Нова, очаровательной актрисы, уже имевшей успех в театре Амбигю» и специально прибывшей из Парижа. Бесспорная улика: в Марселе нет дефицита хороших актрис. И если Большой Театр ангажирует неизвестную парижскую актрису на спектакль, значит, ее навязывает Александр, элементарно просто. Вот вам и объяснение невероятной потребности в одиночестве, которая так сильно прихватила его в Париже.
«Я с радостью ему повиновался, — продолжает Абу, — как всегда, не в силах сопротивляться этому человеку. Рыбная похлебка была превосходна; а драма под названием «Лесники» имела огромный успех; автор был увенчан на сцене золотой короной; театральный оркестр явился под окна гостиницы с серенадой под аплодисменты публики; он вышел на балкон, поблагодарил музыкантов и обратился с речью к народу; затем мы отправились в лучший ресторан города, где администрация театра заказала ужин. Праздник продолжался до трех или четырех часов утра. И вот мы возвращаемся; я сплю на ходу, а он, этот гигант, свеж и бодр, как человек, только что прекрасно выспавшийся. Он пригласил меня в свой номер, зажег под абажуром две новехоньких свечи и сказал:
— Отдыхай, старик! Я же в мои молодые пятьдесят пять должен еще написать три фельетона, которые отправлю завтра, то бишь уже сегодня с курьером. Если же случайно у меня останется еще немного времени, я закончу для Мартиньи одноактовку, сюжет которой вертится у меня в голове.
Я решил, что он шутит; однако, пробудившись, обнаружил в открытой комнате, где он напевал, бреясь, три больших пакета, предназначенных для «la Patrie», для «Journal pour tous» и еще для какой-то парижской газетенки; бумажный сверток с адресом Мартиньи содержал обещанную одноактовку, которая невероятным образом оказалась шедевром — «Приглашением к вальсу». Даже если это было и не «Приглашение», датируемое предыдущим годом, а «Удовлетворение чести»[151], тоже одноактная комедия, вскоре поставленная в Жимназ, хотя и не оказавшаяся шедевром, все равно здоровье и работоспособность Александра удивительны.
«Не знаю, помните ли вы, дорогие читатели, сказанное мною однажды, двадцать четыре года тому назад: «Я объеду все Средиземное море; я совершу кругосветное плавание и напишу историю древнего мира — не что иное, как историю цивилизации». Тогда над этим много смеялись, надо мною буквально потешались; один человек, которому я дал заработать миллион, отомстил мне за это одной очаровательной фразой. Он сказал: «Вы еще не знаете, Дюма открыл Средиземноморье!»[152]. Да, он умел язвить, этот добродушный Гарель. И Александру остается напомнить читателям о «Монте-Кристо», о том, что в Италии, на юге Франции, в Испании, Магрибе он уже частично осуществил своей проект. «Теперь же мне остается закончить начатое: остается увидеть Венецию, Иллирию, Ионические острова, Грецию, Константинополь, побережье Малой Азии, Сирию, Палестину, Египет, Киренаику, Триполи». Однако он не хочет для осуществления этого кругосветного путешествия воспользоваться судами императорского транспорта: хотя таким образом он мог бы иметь бесплатный проезд на две персоны, это неминуемо кончилось бы тем, что он «увидел бы то, что видит всякий». Он совершит его на своем собственном судне небольшого водоизмещения, дабы оно могло пристать в любом небольшом порту. Вскоре у него появятся деньги на строительство, как только будут улажены все дела с Леви. «Пока что я принял приглашение одного из друзей — отправиться в Санкт-Петербург в качестве шафера на свадьбе его свояченицы и одновременно — присутствовать при величайшем событии — освобождении сорока пяти миллионов рабов». Действительно, самый подходящий момент на месте наблюдать историческое событие подобной значимости. В 1858 году уничтожение крепостного права, о чем два года назад заявил новый царь Александр II, наталкивалось на активное сопротивление помещиков и существовало лишь теоретически. Зимой Александр познакомился со знаменитым магом Даниелем Дугласом Хоумом, обладающим прискорбной способностью терять время от времени свой дар провидения, что ничуть не помешало ему стать женихом сестры графини Кушелевой-Безбородко. Он проникся к Александру такой симпатией, что захотел непременно иметь его свидетелем на своей свадьбе и представил графу и графине. Сия аристократическая пара, очень простая в обращении, путешествовала по Европе с «векселями на два миллиона от всех Ротшильдов — венских, неапольских и парижских» и в сопровождении свиты из двенадцати человек, в числе которых — французский эконом, врач, музыкант, поэт и несколько собак. Само собой разумеется, еще один лишний писатель ничего не изменит, как и еще один лишний художник, поскольку Александр хочет взять с собой в это девятимесячное путешествие художника из Опера-Комик Муане.
