Стоял тот дом, всем жителям знакомый, —
Его еще Наполеон застал.
Но вот его назначили для слома...
......................................
Нет дома, что два века простоял,
И скоро здесь по плану реконструкций
Ввысь этажей десятки вознесутся —
Бетон, стекло, металл...
Весело, здорово, красочно будет...
В этот период сокурсник Высоцкого Георгий Епифанцев пишет пьесу для телевидения «У моря моего детства». Главный герой — молодой парень, боксер. У него все сложно, выгоняют с работы, но он все равно тренируется. Для этой пьесы Высоцкий написал две песни — «Боксер» («Удар, удар, еще удар...») и «Песню про конькобежца на короткие дистанции...». Пьесу сначала приняли на телевидении, и Высоцкий был очень рад за друга, но потом из плана убрали. А песни, как всегда, остались жить в исполнении автора.
Большинство «непроходов» того времени объяснялось, конечно, отношением «высоких инстанций» к ранним песням Высоцкого. Но кроме «инстанций» были и люди, которые имели тонкое поэтическое чутье и были способны оценить поэзию и предвидеть будущее этой поэзии.
Однажды Любимов довольно буднично сообщил Высоцкому и Смехову о том, что их ждет к себе на ужин Николай Робертович Эрдман.
Ю.Любимов: «Эрдман был заинтригован и хотел познакомиться с Володей: "Юра, не сможете ли вы пригласить Володю в гости? Может быть, он споет мне, меня поражает, как он пишет свои песни! Я понимаю, как сочиняет Булат Окуджава, как пишет Саша Галич, но никак не пойму, как этот человек рождает такие необыкновенные словосочетания, такие необыкновенные обороты отыскивает, оригинальность оборотов речи..." И я его привел».
В тот вечер на улице Чайковского в квартире Эрдмана были друзья театра М.Вольпин и Л.Бадалян.
В.Смехов: «Высоцкого слушали долго, с явным нарастанием удивления и радости. С особым удовольствием принимали знаменитую стилизацию лагерного и дворового фольклора. Автор по просьбе хозяина дома бисировал: "...Открою Кодекс на любой странице и — не могу — читаю до конца..."»
Тогда, в 66-м, Николай Эрдман принял Высоцкого безоговорочно — как равного себе. Любимову Эрдман с восторгом говорил: «Это, Юра, черт знает что... Я ведь видел поэтов. Среди них были люди с блестками гениальности. И все-таки я понимал, как они работают... Как работает Высоцкий, я понять не могу, откуда извлекает свои песни — не знаю... Его секрета я постичь не могу».
Альпинисты считали его своим.
Верили, что он опытный восходитель.
А он увидел горы впервые за два месяца до того,
как написал ставшие такими популярными песни о горах.
С. Говорухин
Постепенно роли Высоцкого в кино становятся чуть больше по метражу, но его фамилия по-прежнему шла в общем списке исполнителей. Кино предлагало ему невыразительные роли, а к официальным выступлениям, к записям на диски его не допускали. И вот в его жизни появляется Одесская киностудия... Именно отсюда пошла его зримая слава, и, несмотря на то, что он уже снимался до этого в фильмах всех основных киностудий страны, именно одесская «Вертикаль» и роль, о которой говорилось, что «ее могло не быть», дополненная его песнями, впервые продемонстрировала уникальную полифонию его одаренности. Этот фильм для Высоцкого стал судьбоносным, ибо миллионы людей, уже хорошо знакомых по магнитофонным записям с его песнями, впервые узнали, что, во-первых, Высоцкий поет не только про мелких и крупных нарушителей закона, но интересуется и другими темами, а во-вторых, что сам он — актер, а не представитель блатного мира.
И не только киностудия и ее гостиница «Куряж» на Французском бульваре станут для Высоцкого домом родным, но и сам город, хранящий дух Пушкина, на протяжении дальнейшей жизни будет у него на особом счету. Здесь у него было много друзей, здесь его любили... Рядом с киностудией на Пироговской жил друг по Каретному Олег Халимонов: «Там часто бывал у нас Володя — иногда один, иногда с Мариной. Заходил он туда, когда я бывал не дома, а в море. Родители жены всегда ему были рады и старались покормить чем-нибудь вкусным». Одесса стала решительным, давно необходимым поворотом в жизни. «А мне в Одессу надо позарез!» — пожалуй, ни об одном другом городе он так не пел.
На Одесской студии выпускники Высших режиссерских курсов Н.Рашеев и Э.Мартиросян должены был снимать фильм об альпинистах — людях, которые, по обывательскому представлению, без явной необходимости рискуют жизнью, играют с опасностями. Сценарий с вызывающим названием — «Мы идиоты» — написали кинодраматурги С.Тарасов и Н.Рашеев. Студийному начальству сценарий не понравился, и режиссеры были отстранены от работы над картиной. В то время киностудия, как завод или фабрика, имела свой производственный план, и к концу года предстояло выпустить в свет еще одну «единицу». Как раз в план был забит именно этот фильм.
С.Говорухин: «В 66-м году мы приехали с Борисом Дуровым на Одесскую киностудию делать свою дипломную работу. Нам нужно было снять две короткометражки — «Морские рассказы» — по произведениям местного автора. Вдруг нас вызывает директор: «Горит сценарий! Сейчас апрель, а в декабре надо сдать картину. Возьметесь?»
...Дальше началась мура собачья. Мы попытались написать новый сценарий. Написали все совершенно по-другому, но такую же лабуду, и поняли, что фильм прогорит. Потом нас вдруг осенила идея построить весь фильм на песнях, сделать такую романтическую картину».
Новые авторы изменили название на более сдержанное — «Мы одержимые». В конце концов, фильм вышел под названием, направленным на поэтические ассоциации, — «Вертикаль» и с кардинально измененным сценарием...
Первым, к кому обратились режиссеры, был Юрий Визбор, известный не только как популярный автор и исполнитель негромких, мягких и светлых, как акварели, сердечных песен, но и альпинист, тренер по горнолыжному спорту. Визбору сценарий не понравился, и он отказался сотрудничать. Кроме того, Визбор в то время работал над своим первым документальным фильмом.
Б.Дуров стал искать подходящую кандидатуру по картотеке на «Мосфильме». Наткнувшись на фотографию и фамилию Высоцкого, он спросил у начальницы отдела:
— Не он ли пишет песни?
— Он! Он! — в ужасе замахала она руками. — Но не думайте его снимать! Он у нас недавно сорвал съемку!
— А что, он любитель? — и Дуров выразительно щелкнул себя по горлу.
