Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография - Стейси Шифф

способен управлять страной. При всем своем великолепии, при всем истинно птолемеевском размахе, церемония, скорее всего, была направлена не только на жителей Александрии. Они никогда не пройдут мимо пышного торжества, но к 34 году до н. э. подданным Клеопатры уже не нужны подтверждения ее умению править, или ее божественности, или ее превосходству, или даже роли Антония при ней. Для них он скорее Дионис, а не римский начальник. Возможно, любовники действовали в расчете на присмиревший, но все еще беспокойный Восток; возможно, Антоний хотел только проучить монархов, не повиновавшихся ему в Парфии. Или он вместе с Клеопатрой посылал весьма прямолинейное послание Октавиану, власть которого исходила целиком и полностью от Юлия Цезаря. Может, он и приемный сын Цезаря, но настоящий сын Цезаря, подчеркивали они, очень даже жив, почти уже взрослый и к тому же вдруг стал правителем огромных территорий. Это послание особенно важно, так как Октавиан, по слухам, весьма активно трудился за кулисами, чтобы подорвать усилия Антония в Армении [63].

Даже если они не транслировали ничего в Рим, все наши источники – римские. Невозможно сегодня распутать клубок их намерений. Невозможно услышать слухи, докатившиеся до Рима. Невозможно отличить правду от пропагандистских выдумок. Тем более что весь этот спектакль шел на языке Востока, а в 34 году до н. э. в Риме его не очень хорошо переводили. Антоний должен был понимать, к чему приведет педалирование вопроса об отце Цезариона. (И наверняка отлично понимал. Плутарх даже не упоминает об этих взрывоопасных деталях.) У Октавиана имеются причины демонстрировать оскорбленное достоинство, а также разыгрывать карту этой чуждой Риму помпезности. Может ли он не воспользоваться возможностью и не осмеять весь этот могучий символизм, не превратить военный триумф и царственную церемонию в пьяную пирушку и показушную, глупую костюмную драму? В конце концов, нельзя чествовать Юлия Цезаря в Александрии. Нельзя устраивать триумф вне Рима, вдали от римских богов. И вообще, с какой стати праздновать победу над Арменией, когда Парфию-то никто так и не завоевал?

Что бы Антоний ни хотел донести, дарения он задумал как официальную акцию. В Рим отправлены отчеты о триумфе и церемонии – на ратификацию. Тут вмешиваются его преданные друзья, понимающие, какая будет реакция. Антоний предстает «полным показного блеска и гордыни» [64], а именно за эти преступления и поплатился жизнью Цезарь. Похоже, он намеревался ослепить своих соотечественников великолепием представления, забыв, как работают законы оптики. Из-за блеска золотых тронов Риму пришлось прикрыть глаза. Привыкший к четким формулировкам римский мозг не мог постичь его странной двойной роли: на западе Антоний главнокомандующий, а на востоке – монарх? Он опасно смешивает метафоры. Если Клеопатра – царица этих территорий, то какая же роль у римского главнокомандующего? В конце концов, Антоний ничего не оставил себе. Титул же Клеопатры нелепо, непомерно велик, это оскорбляет не только Рим, но и других монархов. Она давно уже занимает особое положение среди вассальных монархов Рима. Она превосходит их и богатством, и влиянием. Да и отношения между Антонием и Клеопатрой представляют проблему. Что иностранка делает на римской монете? Не очень красиво, что Антоний делит динарий не с женой, а с какой-то сомнительной женщиной. Похоже, он отдает римские земли иностранке.

Только один человек желает, чтобы о проделках Антония стало известно широкой публике. Октавиану не удалось предать отчет огласке, хотя он и сумел пресечь слухи об армянской победе соперника. Он не собирается разрешать Антонию триумф в Риме, где это очень много значит. Возможно, дарения были всего лишь александрийским пусканием пыли в глаза, птолемеевским хвастовством, провокационным размахиванием символами, Антониевой версией установки золотой статуи Клеопатры на Форуме. В лучшем случае празднование было неуместным. В худшем – пощечиной Октавиану, дерзкой демонстрацией силы. И вряд ли вообще играло роль, что конкретно Антоний имел в виду, когда устраивал этот спектакль, – важно, как это все выглядело в Риме. А в Риме оно выглядело именно так, как того хотел Октавиан: глупым жестом, комичной чрезмерностью двух немного помешанных, опьяненных властью распутников – очередной «дионисийский кутеж, заправляемый восточной шлюхой» [65]. Вместе с александрийскими дарениями великодушный Антоний много чего отдал – и особенно Октавиану.

35-й день рождения не сильно изменил жизнь Клеопатры, продолжающую складываться невероятно удачно: наступающий год обещает стать одним из самых успешных за все время ее правления. При помощи своей необычной интернациональной семьи она искусно уладила проблему с Римом, закрыла вопрос совместного правления и развернула в обратную сторону нехорошую тенденцию к сокращению владений империи. Ей больше не нужна поддержка иностранных войск. Никто в Александрии уже не смеет осуждать ее за слишком близкое общение с римлянином – царица приручила этого могущественного человека и расширила территорию Египта за счет его щедрых дарений. Что, конечно, прибавило ей народной любви. Ее судоверфи работают на полную мощность, и флот Антония увеличился вдвое. Государственные доходы растут. От Дамаска и Бейрута на востоке до Триполи на западе монетные дворы неустанно чеканят ее царственный профиль. Она воплощает собой предсказание поэта III века до н. э., согласно которому явится один из рода Птолемеев – защитник и собиратель земель египетских – и обставит всех: «Прочих владык он своим превосходит несчетным богатством, столько сокровищ отовсюду к нему притекает» [106] [2].

Антоний исполнил ее заветное желание: после торжеств не вернулся в Рим, где мог бы пополнить армию новыми рекрутами и поколебать позиции Октавиана. И даже не поехал в Антиохию, откуда было бы удобно выдвинуться на восток. Вместо этого он решил провести еще одну зажигательную зиму в Александрии, активно примерявшей статус столицы новой империи. Вот яркая тому иллюстрация: в это время Клеопатра как раз въезжает в только что возведенный Цезариум, ее громадную прибрежную резиденцию – вольную интерпретацию Римского форума. Эта александрийская помесь египетского и греческого стилей звенит от золота и серебра, лопается от картин и статуй, к тому же здесь «портики, библиотеки, священные рощи, ворота, просторные дворы – все, чем создается роскошь и красота» [107] [3]. Клеопатра стоит во главе могучей державы – именно такое будущее еще сто