по столу комендант.
— Да куда ж кидаться? В огонь, под пули? Ночью… И далеко к тому же. Верст десять наберется. Покель прискакали б…
— Шкуру свою жалели. Трусы! Амбарные крысы! Коммунисты бьют нас на железной дороге, вытряхивают старост и полицию с постелей.
— Так точно! Вытряхивают. Бьют… Так они же на санях, с пулеметами…
Комендант сердито сощурил глаза и резко спросил:
— Зачем пришел в такую рань?
— Доложить же! И просить вашей помощи. Надо спасать остальные полицейские участки и… бургомистров волостей, которые верой и правдой служат фюреру и великой Германии…
— Ах, вот в чем дело, — процедил сквозь зубы комендант, натягивая на плечи подтяжки. — Им, видите ли, помочь надо шкуру свою сохранить, пьяные рожи! А вот этого ты не хотел, пес старый, — сунул он волосатый кулак под нос бургомистра. — Сгинь, сейчас же! На место! На свой пост! В свою будку! И передай всем обмаравшим штаны свиньям и собакам, что рейх вас спасать не будет. Марш на место!
Комендант, выставив таким образом бургомистра за дверь, удалился в спальню. Через четверть часа он появился затянутый в теплый кожаный реглан, с автоматом на шее.
— Курт! Где мой чемодан «по тревоге»?
— Под вашей постелью, господин майор. Но он не собран…
— Как не собран? Почему?
— Вы же сами сказали, что мы остались здесь навсегда.
— Прекрати болтать, объевшийся индюк! Сейчас же собрать чемодан и быть готовым к действиям по тревоге.
— Слушаюсь! — щелкнул каблуками денщик и кинулся в спальню.
В кожанке было дьявольски жарко. Комендант расстегнул душивший его воротник, тяжело опустился в плюшевое, густо проеденное молью кресло и подумал: «Вот и кончилась тишина. И сюда добрались. О, мой фюрер! Что-то нас ждет?» Майор тут же испугался своих крамольных мыслей и посмотрел на портрет фюрера.
Из золоченой рамки на коменданта браво, щегольски смотрел Адольф Гитлер. Фотограф запечатлел его вскоре после взятия фашистскими войсками Минска. В сорок первом. Поза и вид фюрера успокоили майора. «Слава богу, он, кажется, ничего не слышал», — подумал он.
Возвращение отряда Алексеева
Расчет Огнивцева на то, что рейд в Приднепровье и на Гомельщину будет успешным, оправдался. Через четыре дня после потери радиосвязи с Алексеевым в Жабовке появились двое саней, тяжело нагруженные тюками, мешками, ящиками с надписями на немецком языке. Притихший после метели лес огласился радостными криками:
— Наши вернулись! Ура!
— Качать их! Качать ребят.
К саням подошел Огнивцев.
— Подожди качать. Может, еще и не за что. Где остальные, старшина? Докладывайте.
Старшина Докшин, одетый в новый полушубок, с автоматом на груди, тронув пальцами едва отросшие усы, сказал успокоительно:
— Да все в порядке, товарищ командир. Все живеньки-здоровеньки. Двух, правда, задело из отряда Ероцкого. А фрицевский эшелончик — к едреной фене! Принимайте подарок: соль, сахар, мыло, консервы, галеты, шпиг! И обмундирование для всех чинов и рангов: солдатское, фельдфебельское, офицерское. Фельдмаршальского не нашли…
— Вот теперь качать их! — взмахнул рукой Огнивцев, широко улыбаясь. — На воздух!
Десятки друзей с приветственными возгласами подхватили старшину и троих бойцов, и они легко взлетели над головами.
Вскоре в жарко натопленной землянке в большом кругу бойцов и командиров пошли расспросы и рассказы.
— Где сейчас остальные? В каком месте? — подступил к старшине с картой капитан Гниденко.
— Я этого точно не знаю. После взрыва вражеского эшелона с продовольствием и обмундированием в районе Тощице майор Алексеев занарядил две подводы и приказал нам доставить захваченное в штаб, в Жабовку. Вот мы и прибыли, выполнили его приказ. Там мы расстались с отрядом. Где он находится сейчас — трудно сказать. Но их голыми руками не возьмешь! Сегодня тут — завтра там. Ищи-свищи!
— Какие намерения высказывал майор, планы? — уточнял Гниденко.
— Эге… Вы спросите сами у этого молчуна… Ребята говорили, собирался гробануть еще парочку немецких эшелончиков, а затем выпотрошить бургомистров и полицейских где-нибудь под Жлобином. Пусть все знают: жива Советская власть! Жива и крепка на руку!
— Значит, все-таки на Жлобин пошли…
— Никак нет, товарищ капитан. Я этого не сказал. На Жлобин майор Алексеев не пойдет. Силенок мало. Понимает. А будь у него хотя бы батальон с тяжелым вооружением, он бы показал им кузькину мать!
— Ладно, ладно. Понятно. Еще вопрос. Для доклада вверх. Какой эшелон? С чем? Сколько и чего разбито, уничтожено? Только чтобы тютелька в петельку, без прикрас! Не знаешь — не докладывай.
— Насчет тютельки-петельки не берусь. А вот сколько вагонов — сам лично сосчитал на месте взрыва. Полетели под откос двадцать штук. Еще восемь трупов охранников. К сожалению…
— Что к сожалению?
— Времени было мало: по железке фашисты могли подбросить к месту взрыва пару сотен солдат из Рогачева и Быхова. Потому и не успели организовать как следует ревизию в вагонах. Забрали по-быстрому самое необходимое из продуктов и обмундирования — и дай бог ноги.
Выслушав старшину, Гниденко поспешил на доклад к командиру. Радости в связи с приездом старшины и трех десантников как-то поубавилось после зрелых суждений о дальнейшей судьбе Алексеева и его бойцов. Им могло быть худо. Очень худо… Огнивцев так и сказал, внимательно выслушав Гниденко, в деталях повторившего рассказы старшины:
— Да-а. Дела неважные, Алексей Степанович. Напасть на гарнизон в Рогачеве или Жлобине — до этого он не дойдет. Нет! Кадровый командир все-таки. Умеет быть трезвым в деле. Думаю, случилась беда с радистом или радиостанцией. Помню, осенью сорок первого года под Велижем мы действовали в тылу врага без радиосвязи из-за гибели радиста почти двадцать дней. Так и перешли через линию фронта к своим. Было нечто подобное и под Волоколамском — вышла из строя радиостанция. Но боевую задачу мы тоже выполнили. И, как видишь, сами остались живы и здоровы. Фашистам холку тогда порядочно намылили.
— А может, нам что-нибудь предпринять? Хорошо бы связаться с ними…
— Подождем еще четыре-пять деньков. В случае чего, попробуем разыскать с помощью отряда Османа Мусаевича Касаева.
К счастью, все опасения были напрасными. Спустя пять дней после возвращения группы старшины Докшина припожаловал и сам Алексеев с остальными. Рейд длился двадцать суток, протянувшись по трудным зимним дорогам Приднепровья и Гомельщины более чем на две с половиной сотни километров.
Неописуемой была радость десантников и партизан. Огнивцев первый обнял Алексеева, сжав его до хруста костей.
— Наконец-то! Черти запропавшие… — воскликнул он.
— А мы и не пропадали, — улыбаясь, ответил Алексеев. Вдруг он встал по команде «смирно» и отрапортовал: — Боевое задание выполнено полностью. Подробности доложу дополнительно. Наши потери — трое убитых и пятеро раненых. За счет врага и изменников Родины продовольственные и вещевые запасы пополнены сверх нормы.
Как
