Весть о нападении принес в Павловскую гавань на Кадьяке капитан английского брига «Юникорн» Барбер. По его словам, он зашел на Ситху случайно, спустя несколько дней после нападения индейцев, там же оказались два американских судна. Ночью на бриг вплавь добрался офицер Алексей Плотников, один из немногих оставшихся в живых. Он рассказал Барберу о нападении индейцев. Вскоре англичане подобрали еще одного русского и несколько алеутов-кадьякцев.
Через три дня на «Юникорн» приехал один из вожаков-индейцев для торговли. Смекнув, Барбер схватил вождя и потребовал возвратить пленных и захваченную пушнину. Вместе с американскими шкиперами Барбер картечью потопил несколько каноэ и захватил в плен индейцев. В конце концов тлинкиты в обмен на них выдали пленников и захваченную пушнину. Ловкий Барбер привез пленников на Кадьяк и запросил за них у Баранова 50 тысяч рублей. После долгих препирательств он отдал их за 10 тысяч…
Прошло два года, и вот нынче весной Баранов, собравшись с силами, двинулся вдоль островов к материку, к Ситхе. Не в его характере было уступать завоеванное кровью и потом. С ним ушло 120 русских и 900 кадьякцев на 400 байдарках. Он ожидал и надеялся на подмогу из России.
Перед уходом Баранов отдал Баннеру, правителю конторы компании на Кадьяке, конверт:
— Вручишь командиру шлюпа «Нева» Лисянскому, на словах передашь — поспешать ему надобно в Ситху, токмо его пушки утихомирят тлинкитов…
12 июля после полудня туман начал рассеиваться, и Баннеру сообщили, что в бухту спешит байдарка. Баннер побежал к берегу и узнал в байдарке промышленника Гаврилу Острогана из бухты Трех Святителей. Он размахивал рукой и что-то радостно кричал.
— Шлюп из Кронштадта! — донеслось наконец-то до Баннера.
Правитель не выдержал, сбежал вниз к урезу воды и, едва Остроган вышел на берег, схватил его за плечи.
— Иван Иванович, радость-то какая, из России корабль прибыл, — захлебываясь от радости, начал тот, — под начальством капитан-лейтенанта Лисянского Юрия Федоровича.
— Так где же он, корабль? — спросил Баннер.
— За Чугатским мысом, просит лоцмана помочь с буксиром. Сами видите, штиль полный и туман сплошь, а у нас в бухте одни каменья.
— Да, да, конечно, — ошалев от радости, проговорил Баннер и, повернувшись, крикнул столпившимся приказчикам: — Мигом сыщите Подгаса и приготовьте большие байдары для буксировки корабля!
Третий день «Нева» лавировала в туманной мгле, медленно приближаясь к Павловской гавани острова Кадьяк…
После того как шлюп оставил Гавайи, плавание проходило без особых приключений. Устойчивый юго-западный ветер две недели наполнял тугие паруса, увлекая корабль к северу. Далеко за кормой остались тропики с ярким солнцем и голубыми небесами. Северные широты принесли ненастье, с холодными дождями, все чаще находили туманы. В начале июля появились первые тюлени. В полдень 8 июля показалось солнце, а спустя два часа открылся остров Чирикова. Первым увидел его стоявший на вахте Берх.
— Вот и предвестник Российской Америки, — проговорил он.
Поднявшись на шканцы, офицеры молча вглядывались в угрюмые скалистые берега. На исходе вторых суток наконец-то завиднелись очертания долгожданного острова Кадьяк. Его узнал по описаниям Лисянский — далеко в море выдавался двугорбый мыс. Самый крупный из Алеутской гряды островов в противоположность тропическим собратьям поражал и суровым видом. «Дальние горы были покрыты снегом, вместе с утесистыми мысами они представляли, хотя и неприятную, но величественную картину природы».
У входа в гавань Трех Святителей шлюп лег в дрейф.
— Вызовите канониров, Павел Петрович, — обратился командир к Арбузову, — прикажите трижды выпалить из пушки через каждые полчаса.
После третьего выстрела из-за мыса выскочили две остроносые байдарки. В одной из них, привстав, размахивал шапкой русоволосый бородач и что-то выкрикивал. Ловко взобравшись по веревочному шторм-трапу, он спрыгнул на палубу и низко поклонился. Сияющее лицо бородача было мокрым от слез, оторопелый взгляд ощупывал стоявших вокруг командира офицеров, Гедеона, столпившихся поодаль матросов. Невольно волнение его передалось окружающим. Лисянский шагнул к нему и положил руку на плечо.
— Промышленные люди мы, ваше сиятельство, Остроган Таврило, а правитель конторы нашей Иван Иванович в Павловском поселении, — очнувшись, проговорил бородач и, вдруг спохватившись, нахлобучил шапку. — Да что же это я, мы вам рыбки свежей, извольте.
Он перегнулся через борт и что-то крикнул на незнакомом языке. Сидевшие в байдарках алеуты откинули кожаные полога. Лодки до краев были наполнены крупной рыбой.
— Спасибо, Гаврила, весьма кстати, — поблагодарил командир, — третью неделю экипаж кормится солониной.
Пока боцман распоряжался рыбой, Лисянский расспрашивал Острогана. Тот коротко рассказал о разорении Михайловской крепости в Ситхе.
— Ты останешься с нами, поможешь шлюп провести в Павловскую гавань, — выслушав Гаврилу, решил командир.
На следующее утро задул южный ветер, но тут же нашел сплошной туман и окутал шлюп непроницаемой завесой так, что «в пяти саженях от корабля не могли ничего видеть». Под зарифленными парусами «Нева» неспешно продвигалась двое суток, то и дело замеряя лотом глубину, которая быстро уменьшалась от 73 до 40 метров. Ветер менял направления, затихал, пришлось спускать катер и под буксиром в тумане входить в бухту. Неожиданно из тумана раздались приветственные крики, вынырнули десятки больших, обшитых кожей байдар.
— Всех наверх! — вызвал экипаж Лисянский. — Братцы! — обратился он к матросам. — Нашим российским «американцам» — ура!..
Спустя несколько минут Лисянский обнял Баннера, но тот заспешил.
— Позвольте, господин офицер, мне откланяться, — попросил Баннер, — надобно б вас встретить как полагается, по российским законам. Вас сопроводит наш опытный лоцман Подгас. — Баннер спешно отправился на берег.
Тем временем туман рассеялся, шлюп поравнялся с крепостной батареей на мысу, на башне развевался по ветру российский стяг. Крепость салютовала «Неве», как положено — 11-пушечными выстрелами.
Лисянский обратился к Арбузову:
— Павел Петрович, распорядитесь произвести ответный салют из девяти выстрелов, как только станем на якорь.
Посредине бухты возвышался огромный камень.
— На горбуна походит, — проговорил командир, — не дай бог при перемене ветра на него понесет, беды не оберешься.
С волнением всматривались в крутые берега, поросшие лесом, офицеры на шканцах, матросы, крепившие шкоты и стоявшие на реях, высыпавшие на палубу пассажиры. Вот она, Русская Америка. Десять месяцев сквозь штормы и шквалы добирались они сюда, на край земли русской. Прямо перед ними на косогоре раскинулось русское поселение. Ближе к берегу стояли одноэтажные бревенчатые дома, складские помещения. За ними возвышались двухэтажные здания. Над одним из них развевался российский флаг.
