Однажды вечером мы пошли в огромный пивной павильон «Мюнхен халле» с традиционным пивом в огромных кружках, вкуснейшими сосисками с капустой и австрийским оркестром, одетым в зеленые шляпы с перьями и короткие кожаные штаны, и девушками из певиц в коротких пышных юбках.
Среди нас оказались два южноамериканца, кажется, из Бразилии. Они скептически отнеслись к шуму в пивной, выкрикам в адрес девиц и к исполнению бравурных маршей в типичной для немцев манере — хором, взявшись за плечи и раскачиваясь в такт.
После «Мюнхен халле» один из инженеров пригласил всех к себе домой, где каждый пил что мог. Но вершиной этого застолья стало «соревнование» Решке и меня в анекдотах.
Мне кажется, что Решке и я были наименее пьяны. Не знаю, понимали ли меня немцы, но смех был таким, что гасли свечи, при свете которых мы сидели в полуподвале дома.
Часа в три ночи хозяин дома раздал всем нам духовые инструменты, которые висели по стенам помещения, и организовал импровизированный оркестр. Был ли оркестр? Трудно сказать, но именно он разбудил фрау. И она чисто по-русски, по обычаям наших жен, появилась в дверях в халате и с бигуди в волосах. Она так закричала на нас, что заглушила какофонию «оркестра», велела всем нам убираться вон, добавив, что такси уже ждут нас у входа. И все убрались, кроме меня: я был оставлен на ночлег у хозяина.
Утром я проснулся в кабинете инженера, одна из стен которого была сплошь заставлена полками с книгами. Среди журналов я нашел сборники иллюстрированного журнала «Нэшнл джиографик», причем часть из них была времен войны — видимо, старый инженер интересовался историей Америки.
Фрау к нам не вышла, и мы с инженером завтракали в уютной кухне, обставленной на немецкий лад. Основной цвет — голубой — задавали большие и малые блюда майссенского фарфора из-под Дрездена со сценками из крестьянской жизни. Фарфор был старинным и сохранился, как мне сказал инженер, благодаря тому, что район Ганновера американские бомбардировщики пожалели, так как здесь были крупные заводы. Американцы, видимо, уже знали, что эта часть Германии отойдет к их оккупационной зоне.
В гостиной я обратил внимание на старинную деревянную тарелку — это была явно славянская вещь. А когда я прочитал надпись на ней, то понял: это — «сувенир» из России, причем, возможно, времен войны. На тарелке была надпись «Хлеб да соль!».
Картины на стенах вызвали удивление: копия знаменитого полотна Ильи Репина «Запорожцы», эскизы акварельного исполнения к гоголевской повести «Тарас Бульба». Все это было явно не современное.
Я спросил хозяина, который наблюдал за моим изучением вещей русского происхождения, откуда эти «сувениры»? Инженер сказал, что это память о войне.
— Трофеи?
— О нет, это подарки… Именно подарки! Я выжидающе ждал продолжения.
— Я ведь тоже участник «восточной кампании». Моя линия фронта проходила в вашем промышленном порту Новороссийск и в Крыму, в Ялте. Как инженер я попал в артиллерийские части, в гаубичный полк. Мы не стреляли на линии фронта, а только по площадям.
Мне в этот момент думалось, что только волею случая мой дедушка из Феодосии не оказался на площади обстрела артиллериста, который теперь был передо мной.
— …В Ялте я жил в квартире старого художника-иллюстратора книг. У него весь дом был в листах ватмана с набросками и законченными работами — в основном акварельные и пером. Блюдо и картины мне подарил старый художник в благодарность за помощь их семье продуктами. Это было запрещено в нашей армии, но я делился с художником, его женой и двумя дочерьми.
Я задумчиво смотрел на картину встречи казаков в степи. Она была выполнена в теплой гамме коричневых тонов. Чувствовалась рука мастера. Кто он, этот художник? Подпись была неразборчива: может быть, Левицкий, а может быть, Линицкий.
До меня донесся голос инженера:
— Я вас оставил у себя специально. Мне хотелось поговорить о том времени, оно давит на меня своей трагичностью. В вашем лице я вижу русских людей, которые великодушны в своем всепрощении, а это могут позволить себе только люди великой нации.
Неожиданно хозяин с болью в голосе обратился ко мне:
— Вы должны простить нас, немцев, и… лично меня. Прощение мне нужно хотя бы для частичного душевного спокойствия. Я прошу вас об этом.
Я тронул за руку старого инженера с артиллерийским прошлым в знак примирения.
Контакт с «Мавром» получил развитие через Решке, который часто бывал в Москве. Время от времени я обращался к «Мавру» с просьбами по информации, иногда весьма узкоспецифичного характера, или в отношении образцов, особенно в области специальных новых пленок и композитных материалов. И хотя просьбы бывали чаще всего деликатного характера, «Мавр» был аккуратен: «Орднунг ист орднунг» — «Порядок есть порядок». Заказ на очередную партию оборудования мы использовали для ввоза в Союз аппаратуры строгого эмбарго. Контракт с «Мавром» стал прикрытием для запрещенного товара.
Семидесятые годы для советской космической программы — это время работы людей в открытом космосе. Специальное конструкторское бюро работало над созданием скафандра для выхода космонавтов за пределы космического корабля.
К разведке обратились с просьбой помочь в решении проблемы отдельных узлов при разработке космической одежды. Мне досталась часть задания, которая касалась проблемы изготовления одного из слоев ткани скафандра. Ведь его конструкция — это многослойный пакет из прочных и гибких оболочек. В задании речь шла о верхнем прочном синтетическом материале, защищающем внутренние части скафандра от механических повреждений.
Нужно было раздобыть оборудование и ноу-хау для изготовления этого синтетического материала, а точнее — производства борного волокна, которое лежит в основе синтетической ткани. Здесь мне пригодились беседы с моим канадским источником «Важаном» — кое-что по созданию тканей я узнал от него.
Я обратился за советом к «Кондо». Как и для меня, для него направление работы было совершенно новое. Более того, фирмы-изготовители в Японии отсутствовали, но некоторые из них могли разработать технологию, используя информацию из США.
«Кондо» нашел японскую фирму, которую удалось уговорить взяться за создание нужного оборудования, конечно, в строгой тайне. Затем начался поиск путей по выходу на информацию из НАСА, вернее, на фирмы-поставщики оборудования и изделии для НАСА. Такая фирма в Японии также нашлась, но она не собиралась делиться информацией с «Кондо», но готова была продать ноу-хау, полученное в США в результате промышленного шпионажа.
