Я с нетерпением ждал приезда на Яву, поскольку Стовиц рассказывал мне изумительные истории о ее красоте и о своем опыте живописной работы там, и многие товарищи по работе говорили о том, какое это прелестное место. Даже насыщенная парами атмосфера Джакарты, или Батавии, как она тогда называлась, не могла ее нам испортить. Глубокие насыщенные и приглушенные цвета саронгов из батика, элегантные экипажи, спокойные улыбающиеся слуги в отелях, готовые подать полный обед на веранду твоей комнаты в час ночи, сохраняя еду теплой с десяти и при этом улыбаясь. В Бандунге было прохладно и намного приятнее работать. Помню, как Кузьма распаковывал и развешивал на просушку костюмы, чтобы они не покрылись плесенью от того, что их пришлось упаковать влажными после прошлого вечернего представления. Павловой подарили корзину с орхидеями высотой в ее рост и фута четыре шириной. Она изумилась, увидев так много орхидей сразу.
– Боже мой, Элджи, – сказала она мне. – Сколько это стоит в Европе?
Всех взволновало известие о том, что нас пригласили посмотреть серимпи[84], по этому случаю специально доставили наши чемоданы-шкафы с тем, чтобы мы могли надеть свои вечерние туалеты. Поезд на Джокьякатру отходил в одиннадцать, а прибыть мы должны были около шести, это давало нам два часа на подготовку, а во дворец султана мы должны были приехать к восьми. Павлова хотела отдохнуть перед тем, как пойти смотреть танцы, и уехала ранним утренним поездом. Девушек спросили, хотят ли они поступить так же или же предпочтут подольше поспать и выехать позже, они выбрали одиннадцатичасовой поезд. Если бы я знал о том, что существует выбор, то поехал бы на более раннем. Наш поезд задержался в пути, и мы приехали слишком поздно! Невозможно описать чувства разочарования и гнева, охватившие меня. Нам показали другие представления, довольно интересные, но они не могли сравниться с высоким уровнем королевских танцовщиков. В Соло зал был таким маленьким, что даже членам «Кунсткринга», субсидировавшим представление, пришлось тянуть жребий, чтобы получить место. Я оказался в числе приглашенных в дом немецкого резидента, интересовавшегося яванской культурой и имевшего небольшой частный музей произведений искусства. Он знал, что я интересуюсь танцами и огорчен тем, что мы нигде не останавливаемся на достаточно долгий срок, чтобы заняться изучением танцев. Он позвал своего слугу, человека благородного происхождения, и попросил показать некоторые танцы. Он так и засиял, когда я предпринял попытку сделать кое-какие движения рук, и, не сомневаюсь, он с удовольствием поучил бы меня, если бы мы провели там больше времени.
В одно из своих путешествий мы вскарабкались на холм на закате. Перед нами открылся необычайно красивый вид: рисовые поля террасами располагались по склонам холма, отражая солнечный свет, и казались похожими на фантастическую мозаику из перламутра или опала. В Сурабае стояла такая же влажная жара, как и в Батавии (Джакарте). Мне не очень понравился отель, но, поскольку в день приезда мы уезжали на автобусе в находившийся неподалеку другой город, я не стал переезжать. Вернулись мы часа в три ночи, и «ужин» был оставлен на столе в моей комнате. Когда я поднял крышку, две ящерицы бросились прочь от жалких остатков, бывших когда-то сандвичами. На следующий же день я выехал и нашел отель получше, где и поселился до конца нашего пребывания в этом городе. С Борованским произошел здесь ужасный случай: он пошел в парикмахерскую, ему намылили голову шампунем, а открыв глаза, он обнаружил, что все волосы остались в тазу и он внезапно оказался совершенно лысым.
Время от времени нам предоставлялась возможность увидеть образцы яванских танцев. Мы были потрясены тем, как долго мужчины могут стоять в широкой развернутой позиции не шелохнувшись, словно высеченные из камня. Их танцы, исполнявшиеся под аккомпанемент гамелана[85], обладали сложными ритмами. Нас изумляло, как танцовщики умудрялись контролировать движения головы, рук и ног, движущихся одновременно в соответствии с разными ритмами. Мне особенно нравилось то, как резко они взмахивали шарфами, а музыку гамелана я, казалось, мог слушать вечно. Меня позабавило, когда я увидел, как маленький мальчик подает рис, и длинную процессию из других мальчиков, каждый из которых нес по две тарелки вкусного блюда. Было ужасно трудно удержаться и не съесть слишком много. Мы очень сожалели, когда восточное турне подошло к концу. А теперь мы направлялись на юг в Австралию.
Пароход зашел в Дарвин, где нам посоветовали не сходить, я всегда очень сожалел, что последовал этому совету. Надо признаться, с корабля он выглядел не слишком привлекательно, но не так уж много существует мест, которые хорошо смотрятся с борта проходящих кораблей. Один из пассажиров, взошедших на борт, подтвердил сложившееся у нас ложное впечатление. Он отправился прямо в бар, где принялся хвастать, что подстрелил аборигена. Это повлияло на мое решение перейти в первый класс до конца поездки. Таунсвилл очень отличался от южноавстралийских городов. Он был полутропическим, и свой первый faux pas[86] я совершил, когда спросил, хорошая ли у них питьевая вода.
– Ну, мы пьем ее всю жизнь, – гневно сверкнув на меня глазами, ответил владелец отеля.
Обнаружив, что это дождевая вода, стекавшая с крыш по водосточным желобам и хранившаяся в цистернах, я изумился. В городе едва ли было хоть одно кирпичное здание. Театр был очень продуманно построен – он имел раздвигающиеся стены, благодаря этому по вечерам туда поступал прохладный воздух, и вместе с тем не возникало ощущения, будто танцуешь на улице. Отель находился рядом с морем, я утром спросил, можно ли сбегать туда поплавать перед завтраком.
– Да, – последовал ответ, – если вы не возражаете, чтобы ваши лодыжки откусили акулы!
Они просто не знали, что делать с балетными танцовщиками, особенно мужчинами, желающими чаю (австралийская вечерняя еда) в одиннадцать часов ночи, но не хотевшими, чтобы их звали к утреннему чаю в шесть часов утра. О, этот ужасный стук чайной ложки о блюдо и завывание «чай!», врывающееся в сон, казавшийся первым!
К воскресенью хозяйка стала дружелюбнее и спросила, кто из нас хочет поехать на прогулку. Мы увидели озеро с гиацинтово-синей водой, окружающее маленький островок, на котором росло окольцованное камедное дерево, на длинных, простирающихся во все стороны ветках которого, сидели белые и зеленовато-желтые какаду. Это зрелище казалось таким экзотическим и таким далеким от деревянного с железными крышами города. Нашей хозяйке очень хотелось, чтобы у нас осталось хорошее впечатление.
