словесное состязание с раскольниками. Будучи келейником, он не отказывался служить и литургию в скиту. Со временем у него появились и люди, которые пользовались его духовными советами. Отец Амвросий однажды, взглянув на отца Михаила, как бы шутя сказал: «Еще попущением Божиим может быть и старцем!».
После кончины старца Амвросия отец Михаил определен был отправлять вместе с скитскими братиями скитские правила в соборной келии. Незадолго до кончины он был пострижен в схиму без перемены имени. 21 декабря 1897 года он, проболев несколько месяцев, скончался.
Глава 17. Толстой, Достоевский и Леонтьев в Оптиной. Некрополь 1880-х годов
Об отношениях старца Амвросия и Л.Н. Толстого написано много. Писатель-ересиарх, в котором старец особенно отметил одну черту, но важнейшую — гордость, словно гонимый остатками задавленной в его душе совести, не раз появлялся в скиту, но не получил здесь для себя никакой пользы. В первый раз он был у отца Амвросия в 1877 году вместе с критиком и философом Н.Н. Страховым. Как он сказал тогда Страхову, «там я монахам расскажу все причины, по которым не могу верить»… После посещения ими старца Страхов писал Толстому в Ясную Поляну: «Меня отец Амвросий назвал молчуном, и вообще считают, что я закоснел в неверии, а вы гораздо ближе меня к вере» 292. Действительно, Страхов был в более тяжелом духовном состоянии, чем Толстой, и Оптина его не интересовала: он был просто попутчиком любимого им писателя, произведения которого хвалил и разбирал в своих статьях в толстых журналах. Тогда около двух лет Толстой делал попытки заставить себя верить в Бога, ходил в храм, соблюдал посты. В 1879 году наступил перелом — он погрузился в критику Церкви и начал сочинять свою веру, которую потом назвали «толстовством».
В июне 1881 года он пришел в Оптину пешком в сопровождении яснополянского учителя Д.Ф. Виноградова и слуги. «Отрадные впечатления на этот раз были вызваны путешествием, дорогой, а не монастырем, — пишет литературовед В. Котельников. — Совсем иными глазами смотрит теперь Толстой на пустынь, на старца: его раздражает “болезненная” вера “бедного” отца Амвросия; и в старце, и в других монахах он находит суетность, грубость, он обвиняет отца Ювеналия (Половцева) и старца в непонимании Священного Писания. И все же в заключение этого посещения он сказал услышанные несколькими лицами слова: “Этот отец Амвросий совсем святой человек”. Еще более непримиримо был настроен Толстой в свой приезд в феврале 1890 года. Не столько пустынь, сколько старые монахи и сам отец Амвросий вызывали беспощадное его осуждение» 293.
В дальнейшем Толстой приезжал в Оптину в 1896 и 1910 годах.
Фёдор Михайлович Достоевский побывал у старца Амвросия в июне 1878 года. Он ездил в Оптину с Владимиром Сергеевичем Соловьёвым, известным философом. Весной этого года Достоевский пережил тяжелую утрату — похоронил скончавшегося во время припадка эпилепсии своего трехлетнего сына Алексея. Жена писателя, Анна Григорьевна, писала в своем дневнике: «Чтобы хоть несколько успокоить Фёдора Михайловича и отвлечь его от грустных дум, я упросила Вл. С. Соловьёва, посещавшего нас в эти дни нашей скорби, уговорить Фёдора Михайловича поехать с ним в Оптину пустынь, куда Соловьёв собирался ехать этим летом. Посещение Оптиной пустыни было давнишнею мечтою Фёдора Михайловича» 294.
Они отправились 23 июня. В Оптиной пробыли двое суток. На обратном пути Фёдор Михайлович навестил в селе Прыски близ Оптиной своего давнего знакомого (они были связаны по делу Петрашевского) помещика Н.С. Кашкина. «С тогдашним знаменитым старцем отцом Амвросием, — писала А.Г. Достоевская, — Фёдор Михайлович виделся три раза: раз в толпе, при народе, и два раза наедине — и вынес из его бесед глубокое и проникновенное впечатление. Когда Фёдор Михайлович рассказал старцу о постигшем его несчастии и о моем слишком бурно проявившемся горе, то старец спросил его, верующая ли я, и когда Фёдор Михайлович отвечал утвердительно, то просил его передать мне его благословение, а также те слова, которые потом в романе (“Братья Карамазовы”. — Сост.) старец Зосима сказал опечаленной матери. Из рассказов Фёдора Михайловича видно было, каким глубоким сердцеведцем был этот всеми уважаемый старец» 295.
В 1878–1880 годах Достоевский писал свой последний роман «Братья Карамазовы», в котором так или иначе отозвались некоторые моменты оптинской жизни, но все — в переработанном и приспособленном к художественным авторским задачам виде. От духа оптинского в романе не осталось ничего. К.Н. Леонтьев в 1885 году писал: «Я готов верить, что, поживи Достоевский еще два-три года, он еще гораздо ближе, чем в “Карамазовых”, подошел бы к Церкви и даже к монашеству, которое он любил и уважал, хотя, видимо, очень мало знал и больше все хотел учить монахов, чем сам учиться у них» 296.
Полемизируя с речью Достоевского о Пушкине, находя более верного и православного в речи на том же пушкинском празднике (открытия памятника Пушкину в Москве в мае 1880 года) К.П. Победоносцева, Леонтьев писал: «Во-первых, в речи г. Победоносцева Христос познается не иначе как через Церковь: “Любите прежде всего Церковь”. В речи г. Достоевского Христос, по-видимому, по крайней мере до того, помимо Церкви, доступен всякому из нас, что мы считаем себя вправе, даже не справясь с азбукою катехизиса, то есть с самыми существенными положениями и безусловными требованиями православного учения, приписывать Спасителю никогда не высказанные Им обещания “всеобщего братства народов”, “повсеместного мира” и “гармонии”» 297.
Константин Николаевич Леонтьев отметил тут главное: художник в душе Достоевского слишком доверил своим чувствам, своему вкусу, мыслям, желаниям, своей писательской фантазии. Тем не менее, любовь к монастырям и монашеству в «Братьях Карамазовых» высказана с очевидностью. Пусть старец Зосима не похож на оптинских старцев, пусть во всех разговорах героев романа слишком много экзальтации, но светский читатель, особенно сочувствующий православной вере, однако еще не нашедший к ней пути, находит на страницах «Карамазовых» для себя много убедительного, направляющего к путям истинным. Много было людей, пришедших к вере через чтение этого произведения Достоевского, но потом, укрепившись в церковной жизни, оставивших его как пищу «жидкую» (первоначальную) и перешедших к «твердой» — к Священному Писанию, творениям святых отцов, к осмысленному слушанию богослужения. В 1887 году Леонтьев писал из Оптиной поэту А.А. Александрову, что «надо доходить скорее до того, чтобы святой Иоанн Лествичник больше нравился, чем Ф.М. Достоевский» 298.
Константин Николаевич Леонтьев, врач, дипломат, а как писатель — романист, публицист, философ, проведший молодые годы на службе
