Через день или два после марша из Тауали в Саг-Саг мы попали в зеленый ад. И здесь началась наша битва с тропическим лесом. Люди оказались вовлечены в конфликт куда более опасный, чем наша война с японцами, — здесь велась борьба за существование.
Война была забыта. Кто мог постичь это? Кому было дело до этого? В сутках всего двадцать четыре часа, и наши мозги были заняты куда более важными вещами: как, к примеру, обеспечить хотя бы относительную сухость, раздобыть нормальной еды или — о, это было бы чудесно! — чашечку горячего кофе. Кстати, пара чистых сухих штанов тоже оказалась бы весьма кстати. Часы тянулись бесконечной чередой в ожидании того момента, когда перед наступлением темноты можно будет зажечь небольшой костер, использовав для этой цели бережно завернутые в презерватив спички, вскипятить воду, подкрепиться, выкурить по сигарете и приготовиться к встрече холодной черной ночи.
* * *
После того как мы перешли на новые позиции, ничем не запоминающиеся, кроме разве что симпатичного маленького ручейка, протекавшего мимо командного пункта батальона, я постепенно начал привыкать к ужасной мысли, что буду мокрым ровно столько времени, сколько мы проведем на Новой Британии. Причем мне предстоит быть мокрым не только из-за дождя — все-таки он иногда прекращался, а временами был не слишком сильным, и кроны вековых деревьев, образовавшие некую крышу в джунглях, его задерживали. Дело в том, что у меня вновь обострилось заболевание, которое началось из-за тяжелых условий на Гуадалканале, прекратилось в период цивилизованной жизни в Австралии и снова дало о себе знать на достаточно хорошем острове, Новой Гвинее и Новой Британии. Позже я узнал, что врачи именуют его энурез. Оно проявляется в том, что, когда ты спишь, мочевой пузырь самопроизвольно опорожняется.
Опять возобновилось патрулирование. Японцы бежали, и наши патрули были заняты уничтожением небольших групп противника по мере их встречи в джунглях.
Небольшие, непродолжительные стычки стали обычными. То один патруль уничтожил полдюжины японцев, иногда потеряв одного-двух человек убитыми или ранеными, то другой внезапно атаковал большую группу деморализованных желтолицых вояк, то третий сталкивался с засадой. Велась война на истощение. Живую силу противника, говоря словами Здоровяка, перемалывали.
Дни, наполненные беспокойством из-за постоянного патрулирования, сменялись тревожными ночами: а вдруг под покровом темноты в лагерь проберутся вражеские лазутчики? Нельзя сказать, что японцы были очень уж кровожадными и жили только жаждой убивать. Скорее вызывал опасение полный развал их войск, в результате которого некоторые из них действительно могли попытаться ночью, минуя часовых, проникнуть в наш лагерь в поисках пнищ, а уж будучи обнаруженными, они, конечно, стали бы отчаянно защищать свою жизнь.
Именно мысль о крадущихся в наш стаи японцах не давала покоя во время ночных дозоров.
Как-то раз ночью был сильный ураган. Я только что сменился с караула, заполз в гамак и устроился поудобнее. Я долго лежал в полудреме, держа в расслабленной руке нож, когда неожиданно услышал вскрик всего лишь метрах в двух от себя.
Я повернулся посмотреть, что случилось, и при вспышке молнии увидел две темные фигуры, наскакивающие друг на друга. Наступившая темнота скрыла от меня поле сражения.
На командном пункте воцарилось смятение. Отовсюду доносились крики, возбужденные голоса. Я услышал, как кто-то завопил очень знакомым голосом:
— Японцы на КП!
— Японец только что чуть не убил меня! — раздался другой голос, тоже принадлежавший кому-то из наших.
Я вылез из гамака, зажал нож в левой руке, правой потянулся за мачете и заорал:
— Сюда! Я их вижу!
В воцарившейся на мгновение тишине отчетливо прозвучал бас майора:
— Не стрелять! Работайте штыками!
Вслед за этим я услышал совершенно отчетливое клацанье — майор взвел курок.
Конечно, ну как же, не стреляйте, парни, работайте штыками, вы можете задеть своего майора.
Я вернулся в конку и прислушивался к бестолковым приказам, раздававшимся вокруг меня, вою ветра и шуму дождя, пока не заснул.
Утром выяснилось, что два человека из нашего подразделения, которые заявили, что вступили в схватку с японцами, попросту сцепились друг с другом. Они недолюбливали друг друга и до сего печального инцидента, а уж после него дело у них дошло до кровной вражды.
В конце концов мы выбрались из зловонного болота и перешли на новые позиции. Для этого нам пришлось некоторое время тащиться по реке жидкого и липкого месива, когда-то бывшей просто грязной дорогой. По пути к нам присоединился Красноречивый, с которым мы познакомились, когда он вел Цыпленка и меня с гауптвахты. Теперь он двигался с тыловым эшелоном батальона на мыс Глосестер.
Он рассказал, как некий первый сержант во время пребывания на Достаточно хорошем острове застрелился. Однажды ночью он впал в глубокую депрессию, сунул в рот дуло своего «томми» и нажал на спусковой крючок. Довольно грязный конец, ничего не скажешь. По нашему мнению, если уж хочешь свести счеты с жизнью, следует выбрать что-нибудь более пристойное.
Теперь мы находились в резерве. Нам больше не надо было оборонять свой участок фронта. Зато у нас появился новый враг — деревья.
Наши новые позиции находились в глухом лесу, над которым изрядно потрудился человек, причем результат получился настолько мрачным и зловещим, что поневоле вызывал мысли о страшных сказках или лунных пейзажах, как их изображают в фантастических романах. Японцы именно в этом месте оказали ожесточенное сопротивление, которое было подавлено огневым валом. Наши снаряды почти уничтожили этот лес, ранее состоявший из гигантских деревьев. Одни из них лежали поваленные, бесстыдно выставив напоказ хитросплетение корней, другие остались стоять, но лишились — кто верхушки и теперь остались без головы, кто — части веток, рук, а кто и всей кроны. Некоторые были расщеплены, словно ударом молнии, многие наклонились, ослабленные осколками снарядов, и так и стояли, обливаясь слезами дождя.
И днем и ночью этот гротескный, причудливый лес оглашался треском падающих деревьев.
Под ними было задавлено насмерть не менее двадцати пяти человек. Примерно такое же количество получило ранения. А когда мы начали подрывать опасно наклонившиеся деревья динамитом, то быстро доказали, что плохое лечение может быть не менее вредным, чем сама болезнь. Парень спокойно сидел возле своей койки, когда на него свалился огромный сук и убил его наповал.
