Я сразу оценил преимущества такого официального ульпана. Такой ульпан не может не дразнить КГБ (а это то, что мне было надо). Правда, что действительно страшно, так это заменять Декатова. Но, с другой стороны, было действительно жалко, чтобы заглохло такое хорошее дело, как официальный ульпан. Я согласился, взял все лекции Декатова и дал объявление в «Мосгорсправку» :
«ЕВРЕИ- ский язык
Вы хотите знать язык мудрого народа?
Приходите, я вас научу.
Фамилия, адрес, телефон».
Это объявление притягивало, как магнит железо. Я сам проверял после праздника. Идет русский человек. Бухой, точнее, хмельной, как положено. Вдруг ом видит на расстоянии ЕВРЕИ-ского. Что за мистика? Надо проверить, тем более, что ноги сами тянут.
Возникает вопрос, зачем мне понадобилось дразнить собак? А что мне еще оставалось? Ведь на уровень солидного преподавателя мне не выйти, а хулиганство импонирует молодежи. Конечно, КГБ не глупей меня. Они быстро раскусят, что я за «знаток» иврита. Значит, мне важно создать группы за короткий срок. У меня набралось около 45 человек, частично декатовские, частично по объявлению. Я их разбил по уровню на три группы. Надо помнить, что многие пришли по объявлению, а что у них в голове? Если я не хочу сломать себе шею и очень быстро, я не должен превращать уроки в «сионистский балаган» и поэтому должен о тстраниться от всего, что выходит за рамки урока (ОВИР, Израиль, политика и т. п.). Поэтому каждая первая лекция в каждой группе начиналась с того, что я преподаю иврит и только иврит и меня совершенно не интересует, с какой целью вы (ученики) пришли изучать язык. Я не хочу слушать в этой комнате разговоры об ОВИРе, подаче документов, разговоры об Израиле и т. п. Всякие разговоры о подаче документов, отказах буду считать нарушением контракта между мной и вами. Итак, начнем. Подействовало. Когда меня посадили на 15 суток за демонстрацию у здания Верховного суда против приговора о расстреле Дымишца и Кузнецова, и я вернулся к преподаванию остриженный наголо, никто не посмел спросить меня, что это за оригинальную прическу я себе выбрал, хотя большинство слушало голос Израиля и знало, в чем дело.
Ульпап был платный: 1 руб. за 2 академических часа с уплатой ежемесячного налога. Потом фискальные органы отказались принимать налог (где это видано, чтобы кустарь предлагал, а фискальные органы отказывали). Тогда я стал посылать по почте заказным с уведомлением. Потом «Мосгорсправка» отказалась принимать мои объявления под предлогом, что я инженер, а не лингвист. Не беда, я стал давать объявления в ту же «Мосгорсправку», что перевожу с иврита на русский и с русского на иврит технические тексты. Вскоре и эти объявления перестали принимать. Поздно, группы уже были созданы. Приходила, конечно, милиция (бедная милиция, везде ее всовывают) проверять паспорта, но люди продолжали посещать занятия. Даже секретарь райкома посетил меня. Ну, конечно, я получал угрожающие письма. Передал их иностранным корреспондентам. Так и играл я в эти игры до самого выезда в Израиль.
За время преподавания я прочел 4 книги, первые 3 запросто и четвертую с трудом и грамматический очерк Б. М. Гранде, а кроме того, Декатов оставил мне свои блестящие, отшлифованные лекции. Так что учебным материалом я был достаточно снабжен.
Но, конечно, я ставлю себе в заслугу не то, как я преподавал, я ведь инженер, а не лингвист, и преподавать я мог только на любительском уровне.
Главное, что я не дал заглохнуть после отъезда Декатова этому официальному ульпану. Перед своим отъездом я передал все декатовские лекции Владимиру Престину, который стал преподавать в одной из групп. Мое преподавание переплеталось со всякой другой деятельностью: встречами с иностранными корреспондентами, демонстрациями, составлением писем, без чего, конечно, трудно уехать из благословенной социалистической страны.
После голодной забастовки в здании Верховного Совета Союза ССР многие из бастующих получили разрешение на выезд. В том числе и я.
19 марта 1971 г. я вылетел в Израиль.
Юлий Эдельштейн
Словарь Шапиро памятен мне как основной, а для многих — вообще единственный источник знаний иврита. Я знал человека, который выучил язык по словарю и разговаривал предложениями, собранными из словарных статей. Предисловие к словарю было — под давлением властей — составлено так, чтобы в нем не было никаких практических советов по изучению языка — одна заумная лингвистика. Тем не менее, преподаватели умудрялись как-то отыскивать полезные намеки...
В системе подпольного преподавания иврита словарь и его фотокопии были огромной ценностью. Они переходили из рук в руки, их всегда не хватало...
Элиягу Эссас
Когда мы рассказываем о великом явлении, то у каждого есть свое видение, своя грань, коснувшись которой, касаешься и всего явления. А в моих глазах «Словарь» Ф.Л. Шапиро — великое явление.
Пути Всевышнего неисповедимы. Мы не только не ощущаем, что приближается поворотное событие, мы даже не можем себе представить его и не можем поверить, что оно уже близко, совсем рядом. И, однако, Всевышний в соответствие со своими планами, о которых мы не имеем понятия даже после их реализации, — Он же создает не только чертежи, но и подвозит материалы, чтобы выстроилось здание. «Словарь» Ф. Л. Шапиро — такой материал.
1964 год. Август на Рижском взморье. Мне 18 лет, и я проводил последнее «беззаботное» лето после вступительных экзаменов в вуз и перед началом занятий.
И вот идем мы с отцом по «прогулочной улице» Турайдес в сторону моря, мимо книжного лотка. Рассеянным «летним» взглядом отдыхающего я осматриваю, не останавливаясь, тот лоток и прохожу дальше. Стоп! Обращаюсь к отцу и говорю, как рассказываю о сне: «Мне кажется, на лотке лежит Иврит-русский словарь»... И сам не верю тому, что говорю.
Маленькое отступление. Мои родители учились в довоенной Литве в гимназиях, где иврит был одним из языков обучения. И все детство я помню отца, слушающего несколько раз в неделю «Голос Израиля» на иврите. Не совсем понятно, как и почему мне «удалось» не выучить иврит в то время, когда родители знали его свободно. Возможно, следует учесть, что то были 50-е и 60-е годы, а также психологический настрой «когда-нибудь попозже». Но что иврит — наш истинно родной язык, сидело во мне глубоко, хотя, признаюсь, только теоретически.
