В личном письме, направленном вдогонку отбывшему из Нью-Йорка Квасникову, выдержанный и немного осторожный Яцков на сей раз, руководствуясь интересами дела, был категоричен и решительно не согласился с поступившим из Центра указанием, подписанным неизвестной ему фамилией Петров:
«…Это непродуманное и потому оперативно неграмотное указание может иметь самые негативные последствия для функционирования такого сложного и весьма чувствительного ко всяким волевым решениям организма, каким является институт стажеров. Я еще могу как-то понять, чтобы прервать связь с Фрэнком, Мортоном и другими, с которыми, как вам известно, мы и раньше встречались не так уж часто. Но как быть с такими источниками, как Арно, Лесли, Кинг? Они же, вы знаете, настолько втянулись в работу с нами, что уже не мыслят себя без нее! Почти каждую неделю они встречались с членами своей группы и доставляли нам ценнейшую информацию. И вдруг — так вот сразу — все оборвать?! Нет, я не согласен с таким решением! Расслабляться и терять бдительность, созданный годами настрой на конспиративные формы работы нашим стажерам никак нельзя!..»
Эти тревожные размышления заставили возвратившегося в Москву Квасникова пойти к начальнику разведки и высказать ему свои соображения по поводу прекращения связи с источниками.
Генерал Фитин уважал и ценил Квасникова как человека широкого оперативного мышления и потому принял его сразу.
— Ну что там у тебя, Романыч, накипело? — как-то по-домашнему обратился к нему Фитин. — По глазам вижу, ты чем-то озабочен…
— Да, Павел Михайлович, вы угадали. Я усомнился в целесообразности указания Центра, направленного в Нью-Йорк несколько недель назад.
— Что ты имеешь в виду?
— Прекращение связи с агентурой. Скажите, кто мог бы быть инициатором такого необдуманного указания?! И кто такой этот Петров?
Фитин, прижав указательный палец к губам, остановил его, затем взял карандаш и размашисто написал на листке бумаги: «Прошу быть поосторожнее в своих высказываниях. Тут, как и в Нью-Йорке, окружающие нас стены могут тоже иметь «уши».
Прочитав, Квасников взял у Фитина карандаш и на том же листке скорописью нацарапал: «Спасибо, я понял. Но все же кто?»
Фитин снова черкнул: «Это человек Л. П. Б. — Меркулов. Он и подготовил это указание по приказу Л. П.».
«Но почему не сведущие в разведке люди бесцеремонно вмешиваются в ее тонкие дела?»
Фитин: «По-моему, так было всегда».
Прочитав, Квасников вернул записи генералу, тот зажег спичку, сжег скомканный листок над пепельницей, затем осторожно собрал пепел и сбросил его в коробку, лежавшую на дне сейфа. И, подмигнув собеседнику, Фитин уже официальным тоном заметил вслух:
— Лишь крайние обстоятельства, Леонид Романович, заставили нас направить в загранточку такое указание. И продиктовано оно было стремлением сохранить закордонные источники для дальнейшей работы с нами.
— Но вы же прекрасно знаете, в разведывательном процессе не бывает и не должно быть никаких перерывов. Не могу себе представить, как можно прекращать работу таких связников, как Лесли и Раймонд. Я настоятельно прошу вас, Павел Михайлович, понять меня правильно: Лесли нельзя отстранять от работы с нами. Да и Луиса тоже, если он приступил к работе. Они же этим живут! Сказать, чтобы они прекратили работу с нашими помощниками, — это просто глупо! Мы так можем навсегда потерять их для разведки!
— Не надо нервничать, Леонид Романович. Мы постараемся сделать все необходимое для этой пары. Яцкову подготовьте телеграмму, чтоб он оказал им материальную и моральную поддержку. Я со своей стороны обещаю вам сделать все, чтобы «Волонтеры» не выключались из разведывательного процесса. Что касается указания, — Фитин развел руками и улыбнулся: мол, не взыщи, мы все ходим под Берия и Меркуловым! — то его надо выполнять… Вопросы есть?
Какие после этого могли быть вопросы!
На другой день Яцкову была направлена шифротелеграмма:
«Сов. Секретно
лично т. Алексею
Полученные от Млада, Чарльза материалы заслуживают высокой оценки.
Лесли в порядке исключения разрешено до конца года проводить самостоятельные заплывы.
Луиса постепенно готовьте к работе в нелегальных условиях. По-прежнему не снимается с вас вопрос об организации приемопередаточного пункта разведматериалов. Подумайте с Луисом о возможности использования в этих целях торговой лавки его отца, партнером которого он мог бы стать сам.
Работа с другими источниками должна вестись согласно предыдущей директиве.
Виктор».
Прочитав последнюю фразу телеграммы, Яцков пришел в недоумение, поскольку работу с другими источниками вести было невозможно. Тем не менее он по-прежнему сохранял спокойствие и, как всегда, действовал осторожно. Он понимал, что требование Центра ужесточить меры безопасности было обоснованным. Умонастроение «средних американцев» менялось. Люди, питавшие чувство симпатии к Советскому Союзу, рисковали подвергнуться общественному остракизму или лишиться работы, особенно если они были заняты в государственном секторе и оборонной промышленности.
Читатель может задать вопрос: почему же Коэны продолжали после войны сотрудничать с советскими спецслужбами? В конце концов, они сделали все от них зависящее, помогая СССР получать информацию решающего характера для его национальной безопасности. После сокрушительного разгрома нацистской Германии Россия продолжала оставаться великой державой и господствовать в своей сфере влияния. Что же побуждало Коэнов тайно работать на Советский Союз? Ответ на этот вопрос содержится в воспоминаниях Леонтины, написанных в 80-х годах:
«Доподлинно известно, что сразу же после окончания войны политика Америки в отношении России резко изменилась и стала враждебной. Причина такого поворота очевидна: пока шла война, американские монополии получали баснословные прибыли, но как только она закончилась, они поняли, какими бедами грозит для них урезание военных расходов. Это могло обернуться полным развалом экономики. Кроме того, вчерашние союзники пришли к поспешному выводу: они решили, что Советский Союз не в состоянии преодолеть трудности послевоенного восстановительного периода, поскольку он понес колоссальные материальные и человеческие потери. Но вопреки их ожиданиям Россия принялась энергично возрождать разрушенную войной экономику и уверенно идти по пути прогресса. Россия была державой-победительницей, и ее роль на международной арене постепенно возрастала. Все это, разумеется, не устраивало правящие круги Америки.
