Он уверял, что его желание «сходственно» с желанием Барклая-де-Толли и что должно «иметь ту единственную цель защищать государство и, прежде всего, спасти Москву», но при этом он отмечал, что «отступление к Дорогобужу уже все привело в волнение» [70. С. 214]. Свое письмо он завершал следующими словами: «Когда узнают, что мы приближаемся к Вязьме, вся Москва поднимется против нас» [70. С. 214].
Князь Багратион уверял Барклая-де-Толли, что он «на все согласен», но в тот же день докладывал графу Ф. В. Ростопчину в Москву:
«Вообразите, какая досада, я просил убедительно министра, чтобы дневать здесь, дабы отдохнуть людям, он и дал слово, а сию минуту прислал сказать, что Платов отступает, и его армия тотчас наступает к Вязьме. Я вас уверяю, приведет к вам Барклай армию через шесть дней. Милорадович не успеет соединиться с нами в Вязьме, ему семь маршей, а мы завтра в Вязьме, а неприятель за нами один марш» [55. С. 97].
Е. В. Анисимов отмечает тот факт, что князь «был более чуток к настроениям в армии и вообще к общественным веяниям» [5. С. 618]. Естественно, это «обостряло его ощущения» [5. С. 618]. А в армии в это время зрел «генеральский заговор» против военного министра, и князь Багратион был искренне уверен, что выражает мнение всей армии. Это, к сожалению, еще больше «обостряло его ощущения», тем более что император Александр упорно «не воспринимал Багратиона как крупного полководца» [5. С. 646].
Известно, что крайне критически высказывался по поводу Барклая-де-Толли генерал Н. Н. Раевский, генерал Д. С. Дохтуров говорил о нем как о человеке глупом, а атаман М. И. Платов однажды в узкой компании даже поклялся, что больше не наденет свой генеральский мундир, потому что носить его — позор.
В районе Дорогобужа, когда Барклай-де-Толли проезжал вдоль идущих по дороге полков, он вдруг услышал, как какой-то солдат крикнул:
— Смотрите, вот едет изменщик!
«Ненависть к Барклаю стала почти всеобщей — его ненавидел царский двор, презирали офицеры и солдаты, генералы считали глупым, упрямым и самонадеянным педантом. В эти дни беспрерывного отступления мало кто верил в Барклая — разве что самые дальновидные, но таких было немного» [8. С. 368–369].
К сожалению, их было совсем немного, но они были — например Ф. Н. Глинка, будущий декабрист, писатель и военный историк. В своих «Письмах русского офицера» 16 августа 1812 года он написал о Барклае-де-Толли:
«Я часто хожу смотреть, когда он проезжает мимо полков, и смотрю всегда с новым вниманием, с новым любопытством на этого необыкновенного человека. Пылают ли окрестности, достаются ли села, города и округи в руки неприятеля; вопиет ли народ, наполняющий леса или великими толпами идущий в далекие края России: его ничто не возмущает, ничто не сильно поколебать твердости духа его. Часто бываю волнуем невольными сомнениями: Куда идут войска? Для чего уступают области? И чем, наконец, все это решится? Но лишь только взглядываю на лицо этого вождя сил российских и вижу его спокойным, светлым, безмятежным, то в ту же минуту стыжусь сам своих сомнений. Нет, думаю я, человек, не имеющий обдуманного плана и верной цели, не может иметь такого присутствия, такой твердости духа! Он, конечно, уже сделал заранее смелое предначертание свое; и цель, для нас непостижимая, для него очень ясна! Он действует как Провидение, не внемлющее пустым воплям смертных и тернистыми путями влекущее их к собственному их благу. Когда Колумб, посредством глубоких соображений, впервые предузнал о существовании нового мира и поплыл к нему через неизмеримые пространства вод, то спутники его, видя новые звезды, незнакомое небо и неизвестные моря, предались было малодушному отчаянию и громко возроптали. Но великий духом, не колеблясь ни грозным волнением стихии, ни бурею страстей человеческих, видел ясно перед собой отдаленную цель свою и вел к ней вверенный ему Провидением корабль. Так, главнокомандующий армиями, генерал Барклай-де-Толли, проведший с такой осторожностью войска наши от Немана и доселе, что не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потеряв почти ни одного орудия и ни одного обоза, этот благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия свои желанным успехом» [42. С. 152].
* * *
Резервный 15-тысячный корпус генерала М. А. Милорадовича, который все так ждали, и в самом деле не успел прийти к Вязьме к 15 (27) августа. Таким образом, по всей видимости, еще на марше в Вязьму Барклай-де-Толли решил для себя вопрос об оставлении этого города.
Поэтому 16-го числа обе русские армии отошли от Вязьмы к селу Федоровскому, «намереваясь на друг ой день продолжить отступление к Царево-Займищу, где найдена была позиция» [95. С. 188].
Отметим также, что Барклай-де-Толли был крайне недоволен действиями своего арьергарда, и он поставил атаману Платову на вид «неумение или нерадение его в командовании». За выговором последовало в тот же день решение устранить М. И. Платова от командования арьергардом, заменив его генералом П. П. Коновницыным — при этом был составлен новый арьергард с достаточно сильной пехотой.
Командир 2-й сводно-гренадерской дивизии граф М. С. Воронцов, будущий генерал-фельдмаршал, свидетельствует о М. И. Платове и нареканиях на него:
«Уже давно в армии были им недовольны, и Барклай и Багратион жаловались, что он ничего не хотел делать и, конечно, он мало делал с тем, что мог, но, с другой стороны, сколько я мог приметить, ему никогда и не приказывали так, как должно; например, отступая от Смоленска, всякий мог ясно видеть, что, ежели Платова с казаками переправить через Днепр позади французской армии, он бы сей последней причинил большой вред; все жаловались, что он не умел и не хотел того сделать, вышло же, что он настоящего повеления никогда и не получал. Как бы то ни было, под предлогом, что государь желает Платова видеть в Москве, его удалили» [14. С. 73].
А вот мнение по этому же вопросу А. П. Ермолова:
«Главнокомандующий, справедливо недовольный беспорядочным командованием атамана Платова арьергардом, уволил его от командования оным; арьергард поручен Коновницыну, и он, отступая от Вязьмы, дрался на каждом шагу» [57. С. 183].
А пока же Барклай-де-Толли, ожидая скорейшего соединения с генералом Милорадовичем, 17 (29) августа приказал отступать к Царево-Займищу. Связано это было с тем, что по прибытии войск к Федоровскому обнаружилось отсутствие там воды, да и позиция там оказалась не самой лучшей. Что касается Царево-Займища, то Барклай-де-Толли, как думали многие, принял твердое решение именно здесь дать генеральное сражение. Во всяком случае, в «Записках» Ермолова мы читаем:
«Около Царево-Займище усмотрена весьма выгодная позиция, и главнокомандующий определил дать сражение. Начались работы инженеров, и армия заняла боевое расположение. Места открытые препятствовали неприятелю скрывать его движение. В руках наших возвышения, давая большое превосходство действию нашей артиллерии, затрудняли приближение неприятеля; отступление было удобно. Много раз наша армия, приуготовляемая к сражению, переставала уже верить возможности оного, хотя желала его нетерпеливо; но приостановленное движение армии, ускоряемые работы показывали, что намерение главнокомандующего (Барклая-де-Толли. — С. Н.) решительно, и все возвратились к надежде видеть конец отступления» [57. С. 182].
