быть не может. Прошу дать возможность делом доказать чистосердечное раскаянье и свою преданность партии и правительству Советского Союза».
Эти заявления были обсуждены членами Президиума ЦК 10 мая 1954 года, но никакого решения принято не было.
Василий не успокаивался. 15 июля 1954 года председатель КГБ И. Серов, на которого теперь были возложены заботы об узнике кратовской дачи, докладывал в ЦК: «6 июля с. г. на дачу, где содержится В. Сталин, был вызван начальник санчасти внутренней тюрьмы подполковник медицинской службы Крупянко. Перед осмотром В. Сталин заявил ряд жалоб. Проведенным осмотром было установлено, что состояние В. Сталина вполне удовлетворительно, без каких-либо серьезных заболеваний. После осмотра В. Сталин вручил т. Крупянко четыре письма, адресованных руководителям Партии и Правительства.
12 июля В. Сталин съел натощак полкилограмма рыбы и сразу же 200 грамм колбасы, все съеденное запил водой. Через некоторый период времени у него началась рвота, в связи с чем был вызван врач. После оказанной помощи В. Сталин начал высказывать угрозы по адресу начальника следственного управления и руководства Комитета госбезопасности о том, что они незаконно содержат его и не дают возможности лечиться.
Считаю, что подобные приемы В. Сталин применяет с тем, чтобы добиться помещения его в госпиталь, где он имел бы больше возможностей общаться со своими родственниками и знакомыми».
В приложенных к письму Серова посланиях, адресованных Маленкову, Хрущеву и Молотову и датированных 2 июля 1954 года, Василий просился обратно в госпиталь: «Состояние здоровье заставляет беспокоить Вас. Лечение в госпитале МВД восстановило здоровье, но ненадолго. Язва была не излечена, а временно залечена. При выписке из госпиталя (9 марта 1954 года) врачи зафиксировали, что от оперативного вмешательства воздержаться, но рекомендовать как необходимое продолжение лечения — санаторный режим и строгую диету в течение 1–1 1/2 месяцев. Такой возможности долечиться не было. В настоящее время общее состояние здоровья резко ухудшилось, язвенные боли возобновились, и боюсь, что теперь операции не избежать. Прошу Вашей помощи».
Это письмо обсуждалось членами Президиума ЦК 16 июля 1954 года, но в результате никаких изменений в положении Василия Сталина не произошло.
Единственным утешением для Василия Иосифовича стали встречи с сестрой, которые Хрущев разрешил в конце ноября и 21 декабря 1954 года — в день рождения их отца.
5 февраля 1955 года Серов направил большое послание в ЦК, где сообщил о переводе Василия Сталина во внутреннюю тюрьму КГБ. Председатель Комитета госбезопасности докладывал: «Находящийся под следствием арестованный В. Сталин до последнего времени содержался на одной из подмосковных дач, а в настоящее время, ввиду допущенных им серьезных нарушений режима содержания, переведен во внутреннюю тюрьму.
Арестованный на протяжении года систематически предъявлял различные незаконные требования, писал угрожающие записки с объявлением голодовки, требовал предоставления ему свиданий с сестрой и женами (Васильевой и Тимошенко), заявлял о болезненном состоянии и требовал направления в госпиталь, вместе с этим отказывался от осмотра врачами и допускал другие нарушения.
Так, например, в начале прошлого года арестованный был помещен в госпиталь, откуда начал устанавливать связи с родственниками и знакомыми, шантажировать врачей, пересылать негласные записки и нарушать распорядок (очевидно, под этим эвфемизмом подразумевается употребление спиртных напитков. — Б. С.), в связи с чем он был выписан из госпиталя.
В мае месяце прошлого года арестованный написал записку в Комитет госбезопасности о том, что он объявляет голодовку, так как «считает дальнейшее существование в подобной обстановке невозможным», и далее, развивая эту мысль, вносит предложение: «Объявить сына Сталина вне закона и покончить с этим постыдным происшествием. Есть и другой способ прекратить перемывание праха вождя. Сыну умереть и этим покончить всякие разговоры (сославшись, что умер от рака желудка). Что лучше и справедливее предпринять? Это должно решить правительство. Может ли сын терпеть дальше подобное положение? Нет, не может, не имеет права. Правильно ли будет самому пойти на помощь (не знающему, как выйти из создавшегося положения правительству)? По-моему, правильно (здесь — очевидный шантаж самоубийством, равно как и ясный намек, что он сидит только как сын Сталина, а не за какие-то прегрешения по службе. — Б. С.)».
Будучи вызванным надопрос, арестованный пытался повторять свое возмущение по поводу его «незаконного содержания», заявляя, что он сын Сталина и обращаться с ним так не имеют права, что за границей догадываются об его аресте, что, по имеющимся у него данным, многие советские граждане возмущены его содержанием под арестом.
Арестованному было разъяснено, что его преступления по службе в настоящее время следствием уточняются, с тем, чтобы закончить обвинительное заключение. Кроме этого, ему было объявлено, что в ходе пересмотра ряда следственных дел и реабилитации крупных ответственных работников (Шахурина, Новикова и других, незаконно арестованных) была установлена провокационная роль его и Абакумова, в связи с чем эти вопросы также подлежат уточнению.
На это арестованный признался, что он повинен в неправильной информации своего отца в отношении некоторых лиц, арестованных в связи с делом авиаторов.
Возвратившись к месту содержания, арестованный внешне стал вести себя спокойно, однако организованным наблюдением было установлено, что он подобрал на территории дачи резиновую грушу от пульверизатора, вложил туда две записки, адресованные Васильевой и сестре Светлане, и перебросил через забор на территорию детского сада фабрики «Красная Роза». Эту «грушу» с записками подобрала работница детского сада Кутепова.
В письме, адресованном Васильевой, арестованный описывает свое местопребывание и интересуется состоянием здоровья дочери Васильевой (о своих имеющихся 4-х детях арестованный не вспоминает).
В письме к сестре Светлане арестованный под угрозой проклятия требует от нее решительных действий по его освобождению и настаивает на ее встрече с т. Маленковым. В конце письма в ультимативной форме заявляет, что ждать будет только до 1 сентября.
Будучи вызванным на допрос, арестованный вначале отказывался, что перебросил записки, но был уличен в этом, после чего обещал исправиться.
Перед Новым 1955 годом он вновь отказался от приема пищи. Арестованному было объявлено, что он является подследственным и обязан подчиняться правилам содержания арестованных; если он будет эти требования нарушать, то к нему применят искусственное питание. После этого он заявил, что отказывается от голодовки. Однако на допросе вел себя нагло, заявляя, что «содержание его в заключении вызывает озлобление к руководителям», и вновь повторял вымыслы, изложенные в его записке. В конце допроса он заявил, что «если раньше я на следствии не упоминал высокопоставленных лиц из Министерства Обороны, которые утверждали расходы на ВВС, то сейчас я их буду называть».
В ходе почти двухлетнего наблюдения за арестованным можно сделать вывод, что, несмотря на неоднократные разъяснения его неправильного провокационного поведения, он по-прежнему остался таким же несерьезным, политически неустойчивым
