8 часов. Я съел всю порцию хлеба. В лагере еды будет вдоволь. Открывается моя дверь. Входят комендант и два надзирателя.
— Шарьер, ты отбыл свое наказание — сегодня 26 июня 1936 года. Идем с нами.
Я выхожу. Во дворе меня ослепляет солнечный свет. Я слабею. Ноги подкашиваются, а в глазах мелькают черные пятна. Я прошел всего пятьдесят метров, из них тридцать — на солнце.
В блоке управления я вижу Кложе и Матурета. Матурет кажется скелетом: щеки у него впали, а глаза сидят глубоко в глазницах. Кложе лежит на носилках. Он бледен, и над ним уже витает смерть. Я думаю про себя: у вас не очень солидный вид, друзья мои. Неужели и я так выгляжу? Мне хочется взглянуть на себя в зеркало.
Спрашиваю их:
— Ну что, у вас все в порядке?
Они не отвечают. Я спрашиваю еще раз.
— Порядок?
— Да, — тихо отвечает Матурет.
Целую Кложе в щеку, он смотрит на меня блестящими глазами и улыбается:
— Здравствуй, Бабочка, — говорит он мне — Я кончен, это все.
Через несколько дней он умрет в больнице Королевского острова. Ему было всего тридцать два года.
Подходит комендант:
— Матурет и Кложе, вы вели себя как полагается. Ставлю на ваших карточках отметку: «Поведение хорошее». Ты, Шарьер, совершил большую ошибку, и я отмечаю то, что тебе полагается: «Поведение плохое».
— Простите, комендант, но какую ошибку я совершил?
— Может быть, ты не помнишь сигареты и кокос.
— Разумеется, не помню.
— А на каком режиме тебя держали четыре последних месяца?
— Как это прикажете понимать? На таком же, что и в день прибытия.
— Ну, это уж слишком! А что ты ел вчера?
— Как? Не помню, что именно: может быть, фасоль, может быть, рис в соусе, а может быть, что-то другое.
— Значит, ты ешь по вечерам?
— А ты что думаешь, я выбрасываю свою порцию?
— Нет, сдаюсь. Хорошо, пишу «Поведение хорошее». Ты доволен?
— Разумеется, я ведь ничего не сделал.
Открывается дверь блока, и мы идем в сопровождении надзирателя по тропе, ведущей в лагерь. Смотрим на сверкающее море, на серебристые полоски пены. Перед нами Королевский остров, полный зелени и красных крыш. Я прошу надзирателя разрешить нам посидеть несколько минут. Он разрешает, и мы усаживаемся справа и слева от Кложе. Сами того не замечая, держим друг друга за руки. Надзиратель говорит, наконец:
— Идите ребята, пора спускаться.
Медленно-медленно спускаемся в лагерь. Мы с Матуретом впереди, а за нами несут на носилках нашего угасающего товарища.
Жизнь на Королевском острове
Попав в лагерь, мы были сразу окружены вниманием всех заключенных. Я вижу Пьеро-придурка, Жана Сартра, Колондини, Чиссилио. Когда, в сопровождении двадцати заключенных, мы пересекаем двор и входим в поликлинику, в считанные минуты перед нами появляются сигареты, табак, кофе с молоком, шоколад из чистого какао и другие, совершенно непостижимые вещи. Каждому хочется что-то дать нам. Санитару, делающему Кложе укол адреналина в сердце, очень худой негр говорит:
— Санитар, отдай ему мои витамины, ему они нужны больше, чем мне.
Пьер из Бордо спрашивает меня:
— Хочешь деньги? Я могу собрать перед тем, как вас отправят на Королевский остров.
— Нет, большое спасибо, деньги у меня есть. А ты уверен, что нас пошлют на Королевский остров?
Два часа в поликлинике прошли быстро, сытые и довольные, мы собираемся выехать на Королевский остров. Кложе почти все время лежит с закрытыми глазами. Я подхожу к нему, прикладываю руку к его лбу, и лишь тогда он открывает глаза и говорит:
— Пэпи, дружище, мы настоящие друзья.
— Больше того — мы братья, — ответил я ему.
У выхода из лагеря все желали нам удачи. Пьеро-придурок надел мне на шею мешочек с табаком, сигаретами, шоколадом и коробками молока «Настелла». Санитар Фернандез и один из надзирателей провожали нас к причалу. Последний дает нам направление в больницу Королевского острова. Я начинаю понимать, что санитары Фернандез и Эссари помещают нас в больницу, не посоветовавшись с врачом. Вот и лодка. Шестеро гребцов, двое надзирателей, вооруженных ружьями, на корме лодки, и еще один — у руля. Один из гребцов — Шапар, осужденный за аферу на марсельской бирже. В путь. Весла врезаются в воду. Шапар спрашивает меня:
— Все в порядке, Пэпи? Ты регулярно получал кокос?
— Нет, четыре последних месяца не получал.
— Знаю. Случилось несчастье. Парень вел себя хорошо. Он знал только меня, но не выдал.
— Где он сейчас?
— Умер.
— Не может быть! Отчего?
— Во время пыток ему отбили печень.
И вот, мы прибываем к Королевскому острову — наиболее важному из трех островов Благословения. Судя по часам над пекарней, теперь три часа дня. Два здоровых парня, одетых во все белое, поднимают носилки с Кложе, как перышко, и несут их по тропе, шириной в четыре метра и покрытой щебнем. Время от времени я присаживаюсь на ручку носилок, у изголовья Кложе, и потихонечку глажу его лоб. Матурет держит его руку.
— Это ты, малыш? — шепчет Кложе. Он счастлив видеть нас рядом с собой. Когда мы поднимаемся на самую вершину, мы видим в тени у четырехугольного белого здания всех самых высокопоставленных лиц. Мы подходим к майору Берро, который обращается к нам:
— Изоляция оказалась не слишком тяжелой? Кто там на носилках?
— Это Кложе.
Он смотрит на Кложе и говорит:
— Отведите их в больницу. Когда выйдут, доложите мне, я хочу поговорить с ними перед отправкой в лагерь.
В больнице нас помещают в огромную и хорошо освещенную палату. Кладут в кровати с белоснежными простынями и наволочками. Шатель, санитар из Сен-Лорин де-Марони, занимается Кложе и велит одному из надзирателей сходить за врачом. Тот приходит и после долгого и тщательного осмотра поднимает голову с недовольным выражением лица. Он выписывает рецепты, а потом смотрит на меня.
— Мы с Бабочкой в плохих отношениях, — говорит он Шателю.
— Я удивляюсь, ведь он хороший парень, доктор.
— Может быть, но он слишком упрям.
— Откуда вам это известно?
— Я осматривал его в изоляторе.
— Доктор, — говорю я, — и это вы называете осмотром?
— В приказах управления сказано не открывать дверь заключенного, и потому осмотр производится через окошко.
— Хорошо, доктор, надеюсь, что ты только служишь управлению, а не являешься его частью.
— Поговорим об этом в другой раз. Я постараюсь вылечить тебя и твоего друга. Что касается третьего, то боюсь, уже слишком поздно.
Для нас есть новость: Иисуса, надувшего нас во время побега, убил прокаженный. Имени прокаженного Шатель не помнит, и я думаю, что это один из тех, кто помог нам бежать.
