В этом объяснении секунданты все те же – Глебов и Васильчиков, но появились новые лица – Трубецкой и Столыпин. Причем в рассказе князя они появились в момент, когда он вернулся из Пятигорска, точно прежде их на поединке не было. В другом интервью, буквально вытащенном из него журналистом Семевским, князь добавил и более интересные подробности:
«…Смерть самая трагическая, в 6 и 7 часу, он ехал на беговых дрожках маленьких, я верхом. Он наперед сказал, что стрелять не будет, и Мартынов стрелять не будет.
Дорожка между Машуком и другой горой проходит в Железноводск поросшей кустарником, по склону: от 5 до 7 верст надо проехать на место.
Секундантов никто не имел. Глебов один был у обоих и нас троих (Столыпин, Трубецкой, кн. Сергей Васильевич, отец Морни). Глебов зарядил пистолет Мартынову, а я Лермонтову зарядил (оттого я и назвался секундантом). Лермонтов все отшучивался (он его считал фанфароном, пустым кавалеристом). Я по лицу видел, что Мартынов убьет: „Посмотри на Николая Соломоновича. Это ведь не шутка, стреляй“.
Лермонтов, прижимая правой рукой, вскинул <пистолет> на левое плечо, отвернулся и, презрительно улыбнувшись, покачал головой; это был его последний жест.
Столыпин скомандовал 3 раза, Мартынов побежал к барьеру, долго целил, и потому Трубецкой закричал: „Стреляйте! Стреляйте!“
Туча из Бештау зашла, совершенно темно стало, Столыпин сказал: „Скачи за доктором“. Из Пятигорска ни один не поехал (из 3-х). Продолжении 1/2 часа я просил – только поехать. Дождь ливмя, черно, преставление света.
Я уже нашел (Мартынова не было) Столыпина, Трубецкого.
Лежал Лермонтов на дорожке; Столыпин и Глебов поехали домой приготовить: а мы остались караулить тело; дождь, страшные молнии; ночь; топот лошадей слышим, взяли труп тащить, он испустил вздох такой, что мы 11/2 часа думали, что он жив, я как теперь помню; приехали потом.
Дрожки отослали или где-то были спрятаны. За телом на извозчике…
…Всю дорогу <Лермонтов> так шутлив был… Лермонтов кругом был виноват.
Тело <отвезли> на квартиру, в тот же день коменданту назвался Глебов – нам сказали, частным образом, если 1 секундант, то это сильно компрометирует, – и так как я заряжал пистолет, то я и назвался… Пистолет был Лермонтова.
<Пуля пробила> насквозь сердце и легкие, <он> присел и опрокинулся. Никакого жеста – дохнул два раза».
Один секундант на двоих? Выстрел Мартынова после счета «три»? Только после этого побежал к барьеру и долго целил? Однозначно – убийство…
Но и этот рассказ может быть не полной правдой. Условия дуэли разрабатывал Дорохов, друг Лермонтова. По принципу: «чем жесточе, тем больше шансов примирить». Увы, ошибся. Не примирились. Напротив, Мартынов рассвирепел: его хотят сделать шутом. Потому и выстрелил. Секундантами, по другому признанию князя, были все четверо – Столыпин, Трубецкой, Глебов и он, Васильчиков. Трубецкого и Столыпина называть было нельзя: один только что самовольно бежал с Кавказа и был привезен с фельдъегерем, другой участвовал секундантом в дуэли Лермонтова с Барантом. Роковые слова, сделавшие поединок убийством, Васильчиков приписывал то Глебову, то Столыпину, то Трубецкому. Но Глебов, Столыпин, Трубецкой и Дорохов умерли, сохранив тайну.
Намеком, что не все в этой истории дуэли так просто, могут служить воспоминания сослуживца Лермонтова по Гродненскому полку Александра Арнольди, который в то лето тоже был в Пятигорске:
«Мачеха моя с сестрой незадолго до этого времени переехали в Железноводск, верстах в семнадцати отстоящий от Пятигорска, и я навещал их изредка на неделе. Пятнадцатого июля погода была восхитительная, и я верхом часу в восьмом утра отправился туда… На полпути в Железноводск я встретил Столыпина и Глебова на беговых дрожках; Глебов правил, а Столыпин с ягдташем и ружьем через плечо имел пред собою что-то покрытое платком. На вопрос мой, куда они едут, они отвечали мне, что на охоту, а я еще посоветовал им убить орла, которого неподалеку оттуда заметил на копне сена. Не подозревая того, что они едут на роковое свидание Лермонтова с Мартыновым, я приударил коня и пустился от них вскачь, так как дождь усилился. Несколько далее я встретил извозчичьи дрожки с Дмитревским и Лермонтовым и на скаку поймал прощальный взгляд его… последний в жизни. Проведя день у мачехи моей, под вечер я стал собираться в Пятигорск и, несмотря на то что меня удерживали под предлогом ненастья, все-таки поехал, так как не хотел пропустить очередной ванны. Смеркалось, когда я проехал Шотландку, и в темноте уже светились мне приветливые огоньки Пятигорска, как вдруг слева, на склоне Машука, я услыхал выстрел; полагая, что это шалят мирные горцы, так как не раз слышал об этом рассказы, я приударил коня нагайкой и вскоре благополучно добрался до дома, где застал Шведе, упражнявшегося на фортепьяно. Раздевая меня, крепостной человек мой Михаил Судаков доложил мне, что по соседству у нас несчастие и что Лермонтова привезли на дрожках раненого…
Недоумевая, я поспешил к соседу, но, застав ставни и двери его квартиры на запоре, вернулся к себе. Только утром я узнал, что Михаил Юрьевич привезен был уже мертвым, что он стрелялся с Мартыновым на десяти шагах и, подобно описанному им фаталисту, кажется, далек был от мысли быть убитым, так как, не подымая пистолета, медленно стал приближаться к барьеру, тогда как Мартынов пришел уже к роковой точке и целил в него; когда Лермонтов ступил на крайнюю точку, Мартынов спустил курок, и тот пал, успев вздохнуть раз, другой и, как рассказывали, презрительно взглянул на Мартынова. Я полагаю, что, кроме двух секундантов, Глебова и Александра Васильчикова, вся молодежь, с которою Лермонтов водился, присутствовала скрытно на дуэли, полагая, что она кончится шуткой и что Мартынов, не пользовавшийся репутацией храброго, струсит и противники помирятся. Заключение это можно вывести из того, что будто бы А. Столыпин, как я тогда же слышал, сказал Мартынову: „Allez vous en, votre affaire est faite“ (Уходите, вы сделали свое дело. – Фр.), – когда тот после выстрела кинулся к распростертому Лермонтову, а также и потому, что только шуточная дуэль могла заставить всю эту молодежь не подумать о медике и экипаже на всякий случай, хотя бы для обстановки, что сделал Глебов уже после дуэли, поскакав в город за тем и другим, причем при теле покойного оставались Трубецкой и Столыпин. Не присутствие ли этого общества, собравшегося посмеяться над Мартыновым, о чем он мог узнать стороной, заставило его мужаться и крепиться и навести дуло пистолета на Лермонтова?
Рассказывали в Пятигорске, что заранее было условлено, чтобы только один из секундантов пал жертвою правительственного закона, что поэтому секунданты между собою кидали жребий, и тот выпал на долю Глебова, который в тот же вечер доложил о дуэли коменданту и был посажен им на гауптвахту. Так как Глебов жил с Мартыновым на одной квартире, правильная по законам чести дуэль могла казаться простым убийством, и вот для обеления Глебова А. Васильчиков на другой день сообщил коменданту, что он был также секундантом Лермонтова, за что посажен был в острог, где за свое участие и содержался…
