Между тем с июля 1862 г. в Константинополе начала заседания смешанная греко-болгарская комиссия, которая была призвана выработать программу примирения. Болгары настаивали на включении в патриарший Синод половины архиереев-болгар. Патриархия соглашалась допустить не более четырех. Не добившись единогласия, обе стороны в сентябре отправили в Порту свои предложения. Султанское правительство, по обыкновению, отложило решение на будущее время. В октябре сосланные митрополиты были перемещены ближе к Константинополю, что оценивалось как заигрывание Порты с болгарскими лидерами. В феврале 1863 г. Аалипаша внес предложение, чтобы в Синоде заседали митрополиты в зависимости от численности христианского населения епархий, что давало явное преимущество болгарам. 2 июня 1863 г. Порта заявила о роспуске комиссии ввиду безрезультатности ее действий. Воспользовавшись неудачей в работе комиссии, противники Иоакима II 20 июня 1863 г. подали Порте на него жалобу. Главными обвинениями, кроме неспособности решить болгарский вопрос, была невозможность справиться с долгами Патриархии и с проблемой имуществ в Молдавии и Валахии.
Вопрос о монастырских имуществах составлял, наряду с болгарским вопросом, вторую неразрешимую задачу для Константинопольского Патриархата. Обширные земельные владения (метохи) восточных монастырей (Афонских, Синайского, Патмосского) и церквей (Александрийской, Иерусалимской), которые были в XVII–XVIII вв. «преклонены» (дарованы) молдовлахийскими господарями, составляли до ¼ территории княжеств. Со времени начала борьбы Молдавии и Валахии за национальную независимость неоднократно вставал вопрос о статусе этих земель. Вопрос не был решен ни Парижским трактатом, ни парижской конференцией августа 1858 г. Последующие годы прошли в более-менее безрезультатных переговорах между Портой, представителями держав и румынским правительством во главе с А. Кузой. В ноябре 1862 г. Куза секвестировал доходы монастырей в пользу казны, а 24 декабря 1863 г. правительство Соединенных Княжеств приняло решение о конфискации монастырских имуществ. Естественно, такие действия вызвали энергичный протест со стороны владельцев. Для решения вопроса в 1864 г. в Константинополе была образована комиссия из представителей держав-поручительниц Парижского трактата. На стороне восточных владельцев выступила фактически одна только Россия, которая по-прежнему исходила из принципа поддержки православия на Востоке. Франция открыто встала на защиту князя Кузы, что объясняется ориентацией правительства Соединенных княжеств на Францию.[70] Англия и Австрия старались наладить контакт с восточными владельцами, но главной их целью было нейтрализовать русское влияние на ход дела. Работу комиссии затрудняло то обстоятельство, что представители восточных владельцев не представляли документов на собственность и часто в виде протеста вообще не являлись на заседания; не могли они и преодолеть разногласия между собой (прежде всего это касалось выплаты взноса в константинопольскую патриаршую казну со стороны монастырей, подчиненных вселенскому престолу и имевших метохи в княжествах). В качестве компромиссного варианта еще в 1859–1860 гг. предлагалась выплата денежной компенсации владельцам; однако и эта мера не была выполнена, так как ни один банк не мог поручиться за уплату бухарестским правительством столь большой суммы (приблизительно 150 миллионов пиастров). Разумеется, Куза сам не располагал такой большой суммой и предполагал взять ее взаймы у тех же константинопольских банкиров Г. Зографоса и Х. Зарифиса. Этим негласным соглашением между Кузой, Патриархом Иоакимом II и неофанариотами объясняют кунктаторскую политику Патриархата и, позднее, падение Кузы.[71]
Шаткое положение Кузы в его борьбе с Церковью и внутренней оппозицией побуждало его искать поддержки у держав и Порты. Этим объясняется его визит в Константинополь в июне 1864 г., где он находился под защитой французского посольства. В результате переговоров британским послом Х. Бульвером был составлен акт, согласованный с его австрийским коллегой А. фон Прокешем; назывался этот документ «Дополнительный акт к конвенции 1859 г.» и был оглашен послами на конференции 16/28 июня 1864 г. Главным содержанием его было невмешательство внешней силы в дела княжества; Кузе предоставлялись условия и время для реформирования правительства. Российское посольство было полностью отстранено от участия в разработке этого проекта. Куза даже не посетил Е. П. Новикова, и переговоры велись втайне от российских дипломатов. Российскому посольству приходилось получать неполные сведения о ходе дел от британского посла. Принятие данного документа и одобрение держав послужили платформой для дальнейших реформ: в августе 1864 г. было принято аграрное законодательство, в декабре – новый свод законов. В декабре 1864 г. была провозглашена полная независимость Румынской Православной Церкви, не признававшаяся Константинополем до 1886 г.[72] На фоне практически полного разрыва отношений с духовными властями Константинополя несколько театральным выглядит посещение А. Кузой Патриархата и проведения там в мае 1864 г. церемонии руковозложения его Патриархом Софронием (подробно описана в донесении архимандрита Антонина от 9 июня 1864 г.). По всей видимости, в Патриархате надеялись таким образом сдвинуть с мертвой точки вопрос об имуществах.
Неудивительно, что отношения Кузы как с восточными владельцами имений, так и с поддерживавшей их Россией могли после этого только ухудшиться. Особенно оскорбительным для Константинополя было демонстративное изгнание из Румынии в 1865 г. архимандрита Клеовула, который был специально командирован к князю Кузе для переговоров по церковным делам.[73] Не добившись практических результатов, международная комиссия прекратила свою работу, а восточные монастыри и церкви остались без значительной части своих доходов. Дело монастырских имуществ было первым «пробным камнем» для прибывшего в Константинополь в 1864 г. посла Н. П. Игнатьева. Не будучи в состоянии повлиять кардинальным образом на его решение, российское посольство смогло только предотвратить соглашение между державами без участия России, что Игнатьев рассматривал как немалый успех.[74]
Весной и летом 1863 г. Антонин совершил поездку на родину – единственную за свою 35-летнюю службу на православном Востоке. Поэтому обстоятельства патриаршего кризиса в Константинополе и избрания нового Патриарха Софрония III он узнал уже по возвращении из России. Из депеши Е. П. Новикова от 27 августа/8 сентября 1863 г. выясняются обстоятельства предвыборной борьбы. Наибольшей поддержкой со стороны высшего духовенства пользовался бывший Патриарх Анфим, кандидатура которого вызывала у русской дипломатии сомнения. Во время своего первого патриаршества во время Крымской войны он уступил давлению английского посла Стратфорда Редклифа и издал окружное послание, в котором объявлял русский народ отступившим от веры предков.[75] Симпатии посольства были на стороне местоблюстителя, митрополита Рашко-Призренского Мелетия. Выборы состоялись 20 сентября/2 октября 1863 г. Патриархом был избран Амасийский митрополит Софроний. Несмотря на то что новый Патриарх считался креатурой министра иностранных дел и слыл человеком слабым, российское посольство было склонно воспринимать его избрание положительно. «Избрание митрополита Амасийского признается весьма превосходным разрешением опасностей, сопряженных с избранием Патриарха. Этим выбором обязаны счастливому соединению влияния духовных и светских лиц, принадлежавших к консервативной партии, почти тех же самых, которые действовали в пользу нынешнего местоблюстителя; благодаря этому соединению был опровергнут заговор Зарифи, который вел ни к чему другому, как к порабощению Церкви опасной hégémonie финансовой олигархии», – комментировал в своем донесении Е. П. Новиков.[76] Из этого донесения становится ясно, что российское посольство было хорошо осведомлено о тех рычагах, которые служили к возведению и низложению Патриархов. Х. Зарифис в самом деле приобрел к началу 1860-х гг. огромное влияние на дела Церкви не в последнюю очередь из-за поддержки курса реформ, который проводился с османской стороны Аали-пашей.[77] От Порты новый Патриарх получил указание как можно скорее покончить с церковной распрей; в этом же ключе состоялся и его разговор с управляющим российским посольством Е. П. Новиковым.[78] Не находя способов уладить конфликт, в феврале 1864 г. Патриарх созвал новый собор, в котором участвовали бывшие Константинопольские, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский Патриархи, члены Синода, богословы и депутаты от греческих общин. С болгарской стороны участвовали три архиерея и светский представитель, Г. Крыстевич. Болгары вновь настаивали на принятии «8 пунктов» и снова их программа была отвергнута как антиканоническая.[79]
