Математику у нас преподавал мистер Браун — англичанин до мозга костей, помешанный на аккуратности, Он заставлял нас выписывать уравнения пером и снижал отметку за малейшее чернильное пятнышко. Ломать голову над зубодробительными иксами-игреками и одновременно следить за аккуратностью письма — это было выше моих сил. Как я ни мучилась, вся моя тетрадь была в чернильных пятнах. А самое обидное — стоило мне начать что-то понимать, как мистер Браун переходил к следующей главе.
Лучше всего я успевала по чтению. Мама занималась со мной каждый день после школы. Благодаря ей я читала даже лучше своих одноклассников. Она использовала два полезных приема: во-первых, заставляла меня читать вслух и при этом громко, отчетливо произносить слова; а во-вторых, после занятий поила меня, «как взрослую», чаем. Теперь-то я понимаю, что мама наливала мне просто горячую лимонную воду, в которую добавляла ароматизатор с запахом чая, но для меня в то время это был восхитительно настоящий чай, какой пьют только большие и умные. Так мама не только помогала мне в учебе, но и повышала мою самооценку.
Единственным любимым предметом, ради которого стоило терпеть все остальные, было для меня художественное творчество — рисование или склеивание поделок из картона. С раннего детства я обожала что-то делать своими руками. В то время концепция двух типов мышления — линейного последовательного левополушарного и глобального художественного правополушарного, охватывающего картину в целом, — еще не привилась в педагогике. Думаю, если бы в нашей школе больше внимания уделялось художественному творчеству, учиться мне было бы гораздо легче и интересней.
Помню, как в четвертом классе нам с Эленор Гриффин разрешили первыми перейти к изготовлению поделок из дерева. С какой радостью я шла на эти уроки, как гордилась своими первыми творениями — моделями корабля и сеялки! Но скоро мы вернулись в кулинарный класс, и я снова из первой превратилась в последнюю.
Для учительницы французского я была сущим наказанием. В конце концов она от меня отказалась — после того, как я сказала ей на уроке: «Mademoselle Jolee, ferme la bouche»[5] («Мисс Жюли, закрой рот»). Эта же дама вела у нас уроки шитья и не могла взять в толк, почему на этих занятиях ее худшая ученица ведет себя отлично. Объяснялось это просто: на уроках шитья я ощущала себя творцом (особенно удавалось мне вышивание).
Исследования, касающиеся преступности среди одаренных подростков, показали, что эти дети набирают высокие баллы в области так называемого «текучего», невербального мышления, а «жесткое» мышление, требующее предварительного обучения и тренировки, у них развито плохо. «Жесткое» мышление — словесное, последовательное, логическое — в нашей системе образования поощряется, награждается и считается едва ли не единственно возможным. Поэтому многие одаренные дети и подростки, обладающие «текучим» мышлением, не вписываются в обычную систему образования. Другое исследование выявило людей, обладающих интересным и уникальным даром: способностью воспринимать большие порции информации и находить систему там, где остальные видят лишь бессмысленный хаос. Благодаря этому такие люди могут успешно решать самые сложные проблемы — наподобие выравнивания шансов в гандикапе (скачках с участием лошадей разных возрастов и пород). Однако столь ценная способность остается вне поля зрения обычных IQ-тестов. В результате их возможности оцениваются неверно, и они превращаются в парий.
Одаренный подросток редко доставляет трудности взрослым сознательно, из стремления к оригинальности; гораздо чаще он просто «слышит другую музыку», «живет в другом ритме».
Для меня «другой музыкой» стала созидательная деятельность — воображаемая или реальная, «ручная». Помню, в четвертом классе мы проходили по истории пещерных людей; учитель дал всем задание сделать дома какое-нибудь каменное орудие — разумеется, без помощи клея, веревок и прочих современных материалов. Задание было как раз в моем вкусе! Весь вечер мы с Эленор Гриффин обтесывали камень, чтобы получился наконечник для дротика, а затем привязывали виноградной лозой этот наконечник к палке.
Помню еще, как наш класс ходил на экскурсию в художественный музей. Особенно меня поразили мумии в египетском зале. Зрительные впечатления всегда действовали на меня сильнее любых других — я была восхищена необыкновенным зрелищем и, вернувшись домой, снова и снова рассказывала родным обо всех подробностях этой восхитительной экскурсии. Однако читать о Египте или других древних странах в учебнике истории было для меня невыносимо скучно: сидя за партой, я уносилась мечтами в свой внутренний мир, где меня ждала «волшебная» машина и ласковое, убаюкивающее тепло, так похожее на объятия добрых и любящих рук…
Своими плохими оценками, импульсивным поведением и вспышками гнева я заслужила в школе репутацию «двоечницы» и «хулиганки». Однако мои несомненные творческие способности скрашивали этот неприглядный образ. Когда в школе устроили выставку животных и каждый должен был продемонстрировать свое домашнее животное, я хотела привести нашу собаку — но мама не разрешила. «Вовсе не нужно, — сказала она, — чтобы бедное создание весь день сидело на привязи в душной школе». И тогда я решила показать на выставке саму себя! Я оделась собакой, нашла себе хозяев — близнецов Рис, и весь день вела себя по-собачьи: ходила на четвереньках, лаяла, садилась и ложилась по команде. Вся школа пришла в восторг, и моя изобретательность была награждена голубой лентой. На следующий год я явилась на выставку игрушек, нарядившись тряпичной куклой. И эта выдумка тоже была оценена по достоинству.
Моя изобретательность — как в учебе, так и в шалостях — привлекла ко мне девочку по имени Кристал Свифт. Мы часами качались вместе на качелях или играли в ассоциации. Никто, кроме нас двоих, не мог понять, что смешного в том, что за «желе» идет «известь», а за «известью» — «подливка». Но нас это бесконечно забавляло, Кристал понимала мою речь — невнятную, отрывистую и сбивчивую. Когда другие спрашивали ее, как она может водиться с этой чудачкой Темпл, Кристал отвечала: «Зато с ней не скучно».
С другой моей подругой, Эленор Гриффин, мы дружили до конца младшей школы. Помню, как любили мы вместе строить шалаши. Эленор была тихой, хорошо воспитанной девочкой. Однажды, когда на перемене кто-то начал передразнивать мою «прыгающую» походку и манеру говорить, я пришла в ярость. Я бросилась на пол, вопила и кидалась с кулаками на всякого, кто подходил слишком близко. Эленор была в ужасе, однако и после этого не перестала дружить со мной и защищать меня от насмешек одноклассников. Ей нравилось, как я рисую лошадей. Когда на школьном празднике я вышла на сцену и спела «Америка, прекрасная страна», Эленор хлопала громче всех.
В пятим классе мне поручили шефство над младшими: я должна была помочь третьеклассникам сделать костюмы к школьному спектаклю. Вот эта работа была по мне! Придумывать, изобретать, делать что-то своими руками — это я умела и любила, этим готова была с радостью заниматься хоть всю жизнь.
Даже в школьных играх я проявляла изобретательность. Мы часто играли в прятки. Чтобы запутать водящего и выиграть время, я снимала пальто, клала его на землю и забрасывала сухими листьями так, чтобы водящий непременно его увидел. Когда он кидался к пальто, я выскакивала из своего укрытия и мчалась к условному месту, чтобы его опередить. Проторенные пути навевали на меня скуку — я стремилась в каждом деле придумать что-то новое.
Изобретательность я проявляла не только в учебе и играх, но и в шалостях. Однажды я была в гостях у своей подруги, Сью Харт, мы играли на сеновале. Оттуда открывался вид на сад нашей учительницы, миссис Макдоннелл (мы были тогда в четвертом классе).
— Спорим, ты не попадешь мячиком в фонтанчик во дворе миссис Макдоннелл, — подстрекала меня Сью.
В ответ я схватила красный резиновый мячик и метнула его в указанную сторону — и, естественно, не попала.
В углу сеновала, не знаю уж зачем, стояло множество пустых бутылок из-под виски — едва ли не сотня бутылок темно-коричневого стекла.
— А бутылкой попадешь? — продолжала подначивать Сью.
Бутылка, ударившись о кафельную кромку фонтана, разбила ее. Следующие бутылки полетели в крыльцо дома, в трубу, на дорожку между клумбами, в кусты роз… Скоро весь сад был засыпан осколками стекла. (Сью, вдохновительница этого злодеяния, занимает сейчас высокий пост в правительстве.)
На следующий день в школе миссис Макдоннелл рассказала нам, какие чудовищные разрушения произвели неизвестные хулиганы у нее в саду. На меня никаких подозрений не было.
Во время большой перемены я подсела к миссис Макдоннелл в столовой.
— Миссис Макдоннелл, какой ужас случился с вашим садиком! — заговорила я.
