27 июня (ст. ст.) 1954 г. исполнилось 33 года архиерейства
| За это время на епархиальном служении | 2 года 9 месяцев 2 дня |
| На свободе, но не у дел | 2 года 8 месяцев 2 дня |
| В изгнании | 6 лет 7 месяцев 24 дня |
| В узах и горьких работах | 21 год 11 месяцев 12 дней |
Обычно в жизни бывает: чем дольше разлука, тем больше ослабевают связи. Христианская любовь изменяет этот порядок. Мои добрые заботники, движимые христианской, а не мирской любовию, с каждым годом усиливают проявление своей заботы и попечения обо мне, с каждым годом умножают свою милостыню. Если в первые 2 года 4 месяца мне было прислано 72 посылки (в среднем около 30 в год), то в последний 1954 год их было уже 200. Да не оставит Господь Своею милостию моих благодетелей. Верю: изречет Он им во оный день: Приидите, благословеннии… В темнице был Я, и вы посетили Меня… своею любовию, своими заботами и попечением.
| Август [19]44 — [19]46 — | 72 посылки |
| [19]47 — [19]48 — | 108 — " — |
| [19]49 — | 87 — " — |
| [19]50 — | 141 — " — |
| [19]51 — | 146 — " — |
| [19]52 — | 161 — " — |
| [19]53 — | 169 — " — |
| [19]54 — | 200 — " — |
| [19] 55 окт. — | 36 — " — |
| 1120 посылок | |
Сверх того 4 посылки за все это время были возвращены, некоторые только по капризу цензора.
ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА СВЯТИТЕЛЯ АФАНАСИЯ, ЕПИСКОПА КОВРОВСКОГО
№ 1
М. А. Сахаровой
17 февраля 1923 г. Таганская тюрьма, Москва
4 февраля.
День святого князя Георгия Владимирского.
6 часов утра
Милая мамочка! [41]
И у меня сегодня праздник. Сейчас окончил литургию, а рядом и блины готовятся. Вот так мы живем. И службой мы, думаю, мало чем уступили Владимиру. Вчера я отправил малую вечерню и молебен св[ятому] князю с акафистом. Потом всенощную, уставнее вашего, вероятно, служили (об этом скажите вридкафпроту [42] А. А. Потапову [43]), стихиры–то мы пели на 10, правда, литии не было, зато все прочее по Уставу: и тропари из Минеи — Сретения и святого и из Триоди, канон читали больше чем на 10. А сегодня на литургии изобразительны псалмы полностью, но блаженных — что полагается, из канона святого и отцев, тропарей и кондаков у нас только 6, — читалось 3 апостола и 3 евангелия. Конечно, молебна не было, ибо не полагается после литургии, а только пред «Буди имя Господне [44] — тропарь святому и молитва.
Но многолетие и вчера после молебна, и сегодня после литургии было. Многолетствовал и преосвященнейшему Корнилию, епископу Вязниковскому и Ярополчскому [45], с богохранимой паствой владимирской. И со стороны продолжительности соблюли Устав, который требует, чтобы литургия шла один час. У нас часы и литургия с многолетствованием сегодня заняли 1 ч[ас] 5 м[инут]. А как–то у вас прошло сегодняшнее торжество? Уж не служил ли, спаси Господи, лжеепископ? Да лучше пускай все храмы будут закрыты, только не должно православным молиться с отступниками. Спаси, Господи, матушку игумению и сестер [46]. Так и нужно было поступить. Что же, тяжело лишиться своего храма, тяжело лишиться близости к мощам святых угодников (мученика) [47]. Но Господь в нерукотворенных храмах живет [48], и на всяком месте Он с призывающими его и остающимися Ему верными. И святые угодники Божии не оставляют своею помощию не только тех, которые имеют возможность непосредственно поклоняться их телесным останкам, но и лишенных этой возможности. С православными они везде сопребывают духом. Хорошо об этом сказано в одной молитве преп. Сергию: «Идеже есть Господь, якоже слово Его учит нас, тамо и слуга его будет, ты верный еси раб Господень и Богу везде сушу, — ты в Нем еси, и Он в тебе есть» [49]. Поэтому–то и не страшно для православных христиан видимое телесное удаление от святыни. Может случиться, что отступники станут служить около наших святынь, но святые не будут с ними. Явное доказательство этого — то, что, посмотрите, все эти «живые» [50] насквозь пропитаны чувством злобы — чувством не христианским. Они всецело находятся сейчас во власти духа злобы и не имеют спокойствия. И хотя бы все святыни они захватили в свои руки, им не освободиться от обладающего ими духа зла. А вот я смотрю сейчас на заключенных за дело Христово епископов и пресвитеров, слышу о православных пастырях, в других тюрьмах находящихся, какое спокойствие и благодушие у всех. Очевидно Господь помогает и святые не оставляют их, и, что характерно, злобы–то у нас нет к «живым». Конечно, ни о каком общении с ними у нас и речи быть не может, никакого снисхождения или потворства. Пока не покаются они и на деле своего покаяния не покажут — все они для нас яко язычники и мытари [51]. Но озлобления против них у нас нет и не должно быть. Это они носят на себе каинову печать, стеная и трясясь ходят [52], измышляя, какую еще бы пакость учинить православным.
А тюрьмы нам нечего бояться. Здесь лучше, чем на свободе, это я не преувеличивая говорю. Здесь истинная Православная Церковь. Мы здесь как бы взяты в изолятор во время эпидемии. Правда, некоторые стеснения испытываем. Но а сколько у вас скорбей — постоянная опасность заразиться, постоянное ожидание приглашения в гости, куда не хочется, постоянное ожидание каких–либо пакостей от «живых», возможность тягостных, я бы сказал, омерзительных встреч с ними, необходимость искать выхода из разных затруднительных положений. Попробуй тут устоять. А мы от всего этого почти гарантированы. И поэтому, когда я получаю соболезнования моему теперешнему положению, я очень смущаюсь. Мое положение хорошее. Тяжело положение тех православных пастырей, которые сейчас, оставаясь на свободе, несут знамя православия. Помоги им Господи. Их крест тяжелее креста тех, которые в тюрьмах, они в большей нуждаются помощи православных мирян.
И я усердно прошу православных владимирцев всемерно поддерживать православных пастырей, заботиться о них, беречь их.
