опять второй парень в негодовании на третьего, на обидчика, и останавливает его в таком смысле, что, дескать, что ж ты так, парень, влетел? мы рассуждали спокойно, а ты откуда взялся — лезешь Фильку ругать! И вот всю эту мысль он проговорил тем же самым одним заповедным словом, тем же крайне односложным названием одного предмета, разве только что поднял руку и взял третьего парня за плечо.
Но вот вдруг четвертый паренек, самый молодой из всей партии, доселе молчавший, должно быть вдруг отыскав разрешение первоначального затруднения, из-за которого вышел спор, в восторге приподымая руку, кричит... Эврика, вы думаете? Нашел, нашел? Нет, совсем не эврика и не нашел; он повторяет лишь то же самое нелексиконное существительное, одно только слово, всего одно слово, но только с восторгом, с визгом упоения, и, кажется, слишком уж сильным, потому что шестому, угрюмому и самому старшему парню, это не «показалось», и он мигом осаживает молокососный восторг паренька, обращаясь к нему и повторяя угрюмым и назидательным басом... да всё то же самое запрещенное при дамах существитеьное, что, впрочем, ясно и точно обозначало: «Чего орешь, глотку дерешь!»
Итак, не проговори ни единого другого слова, они повторили это одно только излюбленное ими словечко шесть раз кряду, один за другим, и поняли друга друга вполне. Это факт, которому я был свидетелем».
1873 год. За полтора прошедших века великое слово только укрепилось. Язык, бывший достоянием мастеровых, завоевал весь истеблишмент. Это называется торжеством демократии, в котором вы, друзья, почему-то сомневаетесь.
Презумпция невиновности - наше все, на ней мир стоит. Назвать убийцей популярного нынче доцента может только суд, хотя по всем сегодня известным обстоятельствам кажется, что он выдающийся монстр и мерзость перед Господом. Но этого "кажется" маловато, чтобы изгонять человека со службы. Креститься надо, когда кажется, говорили раньше. А университету лучше бы дождаться решения суда.
Но даже его будет недостаточно, чтобы изымать книги преступника из библиотек, отправляя их на костер истории, как уже предлагают делать. Убийца и монстр своим чередом, а созданные им труды - своим. Научная истина или художественная ценность, любая авторская значимость важна или не важна сама по себе, монструозные действия на нее не влияют. Может, книги доцента и ничтожны, но вовсе не потому, что он изувер.
Мир нам дан в раздельности вещей и явлений. "И сотвори Бог твердь, и разлучи Бог между водою, яже бе под твердию, и между водою, яже бе нaд твердию". Блаженный Августин пояснял, что "небесная твердь отделила телесную материю видимых вещей от бестелесной материи вещей невидимых". И они друг от друга не зависят. Это в том числе и про книжки, почему их сжигать бессмысленно и глупо, почему они не горят.
Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: что такое хорошо и что такое плохо? - У меня секретов нет, - слушайте, детишки, папы этого ответ помещаю в книжке.
Юная Мария Баронова интересуется: что хорошего было при Брежневе. Я у неё написал, и ответ свой помещаю в книжке. Хорошее было: хуй стоял, и девки любили. Это универсальная формула, ее легко подкорректировать, исходя из гендерной идентичности и сексуальной ориентации. О другом можно не думать. Ничто другое при Брежневе ностальгии не вызывает.
«Я думаю, что область эстетизированного очень мала. А все, что вокруг нас - сырое, мягкое и безграничное». Чудесное определение, но ни один критик так пронзительно не скажет. Это Кира Муратова в одном из интервью. Сегодня ей 85 лет. Редкое в ней было сочетание грандиозного художественного наития и чистого внятного разума. Обычно такое не ходит вместе, а тут хаос и логос парой - как мы с Тамарой.
Может, поразительнее всего на Сицилии римская вилла неподалеку от Пьяцца-Армерина, всего два часа на машине от Сиракуз. Почему-то я ее много лет пропускал, а это едва ли не самый замечательный Рим, который вообще существует на свете - 3500 метров мозаик поразительной красоты и сохранности. 4 век нашей эры. Христос давно проповедан и уже прославлен Константином в 313 году. Но никакого следа этого в мозаиках нет, в них торжество языческого упоения жизнью без благодати, без откровения, без тягостных дум о грехе и раскаянии, без крестной муки и воскресения. Зато тут приятие земного и плотского, не отягощённое никакими драмами. Мир, в сущности, невинный, в котором зла не существует, потому что еще нет добра. Мир, где родился и вырос блаженный Августин.
«Я поздно полюбил Тебя, Красота, столь давняя и столь новая, я поздно Тебя полюбил. Ты была внутри, а я был снаружи, я искал Тебя там и тянулся со своими уродствами к прекрасному, созданному Тобою». Это Августин говорит про Христа. Христос - Красота, столь давняя и столь новая. Неопознанная и даже неузнанная. Об этом пронзительно дальше: «Ты была со мной, а я с Тобою не был. Ты позвала, призвала – и прервала мою глухоту; Ты засверкала, засияла – и устранила мою слепоту; Ты распространила благоухание, я вдохнул его и теперь тоскую по Тебе, я отведал и теперь стражду и желаю…»
Мозаики на вилле не знают этого благоухания, они вне его, никто не тоскует, не страждет, не желает, нет ещё Красоты. Не так ли и сегодня? Мир ведь такой же невинный. С той лишь разницей, что Красоты уже нет, она узнана, опознана и разлюблена, но итог тот же - Ты была со мной, а я с Тобою не был. Что тут поделаешь? «Адам – может не грешить. Христос – не может грешить. Мы – не
