Для биографии князя Д. М. Пожарского важнее другое: он начинал карьеру при незыблемом порядке. А теперь на его глазах этот порядок начал распадаться. Политический строй Московского государства обладал колоссальной прочностью и сопротивляемостью к внешним воздействиям. Но Смута начиналась изнутри. Самозванец, ставший русским царем, хотя и получал поддержку поляков, а все же ничего не сумел бы совершить в России, если бы не внутренняя трещина, легшая поперек государственного устройства.
Трещина эта имела два ответвления.
С одной стороны, российская экономика так и не восстановилась полностью со времен страшного напряжения сил в годы Ливонской войны. Спокойное правление Федора Ивановича сыграло роль благодатной передышки, но старые раны еще не успели зажить до конца. А при Борисе Годунове кара Господня страшного голода обрушилась на страну. Правительство могло выводить державу из кризиса, только усиливая давление на крестьян, — они кормили войско, на них держалось финансовое благополучие государственных учреждений. И до поры до времени крестьянство предпочитало терпеть нарастающее утеснение. Но горючий материал множился…
С другой стороны, знатные люди Московского государства косо смотрели на самого царя. Пусть он даровитый политик, пусть он умелый дипломат, пусть он показал свою силу, переламывая хребты древней аристократии. Но… не по праву он на троне, и тем плох.
Никакая политическая мудрость, никакая сила не исправит государю Борису Федоровичу его кровь. А по крови он, хоть и царский шурин, но из второстепенного рода. Не погибни младший брат царя Федора Ивановича, не скончайся государева дочь, не видать Борису Годунову престола как своих ушей. Однако и после их смерти в Москве оставалось достаточно аристократов, имевших больше прав на престол, чем Годунов. К тому же в нем подозревали убийцу государева брата — царевича Дмитрия, а порой и самого царя Федора Ивановича. Борис Федорович, восходя на трон, получил санкцию от Земского собора и благословение от Церкви в лице патриарха Иова. Но как только появился Лжедмитрий I, все эти удерживающие скрепы посыпались трухой.
По неписаным законам Московского царства кровь значила исключительно много. И кровь Годунова оказалась слишком низкой для роли монарха…
Сам Годунов еще мог сдерживать натиск Самозванца. Но он скончался в разгар боевых действий, а род его защитить себя не сумел и был уничтожен.
Лжедмитрий I вошел в Москву.
После воцарения этого сомнительного монарха Дмитрий Михайлович остается при дворе. Он исполняет обязанности стольника.
Как же так — возмутятся люди патриотического мировидения, — почему не восстал князь Пожарский против неведомой личности, беззаконно севшей на престол? Почему служил ей верно? Почему остался среди придворных? Лжедмитрий позволил вырезать царский род Годуновых, привел многочисленных поляков в Москву, женился на чужеземке и сместил законного патриарха Иова. Неужели Дмитрий Михайлович остался равнодушен ко всему этому?
Вопросы резонные…
Жаль, ответов на них нет. И, вероятно, не будет, если не откроют новые летописи или новые документы, проливающие свет на то странное царствование. А пока современный историк, изучающий биографию князя Пожарского, за весь период с конца 1604 года по лето 1606-го располагает всего-навсего двумя краткими известиями. Весной 1606 года Пожарский вершил свою придворную службу у Лжедмитрия I на пирах. Дмитрий Михайлович присутствовал на свадебных торжествах Самозванца, когда Расстрига венчался с Мариной Мнишек, а также при встрече ее отца, Юрия Мнишка.[40]
Всё.
Негусто…
Какие тут сделаешь выводы?
Неизвестно, был ли князь Пожарский столь уж верен Лжедмитрию I. Позднее Дмитрия Михайловича жаловал новый государь — Василий Шуйский. А он пришел к власти в мае 1606-го путем вооруженного переворота, когда Самозванец был убит. Как знать, не стал ли Пожарский одним из участников майского восстания, похоронившего Расстригу?
Но это домыслы, гипотезы.
А вот правда: если и не оказался князь среди восставших, на добром имени его все равно пятен нет.
Прежде всего, большая часть русского общества приняла Расстригу как царевича Димитрия, действительного сына царского. Это для нас он Лжедмитрий. А тогда подавляющее большинство русских восприняло историю с его чудесным «воскрешением» и восшествием на престол как восстановление правды самим Господом. Эйфорическое отношение к «государю Дмитрию Ивановичу» продержалось довольно долго. Отрезвление наступило не скоро и не у всех.
Кроме того, лояльность в отношении Лжедмитрия питалась неприязненным отношением к Борису Годунову. «Спасшемуся царевичу» поверили, поскольку очень многие были недовольны предыдущим правлением. «Низвержение династии Годуновых и Патриарха Иова, — пишет современный историк Василий Ульяновский, — осуществлял не Самозванец. Оно происходило до его вступления в Москву. Действовали подданные царя Бориса и паства Патриарха… Низвержение Годуновых, целый поэтапный церемониал (античин) их уничтожения был как бы символическим действом делигитимизации их «царства»… При этом руками подданных вершилась Божия кара «неправому царству». Низложение Иова составляло к этому как бы парный обряд лишения священства того первоиерарха Церкви, который подал освящение (помазание) «неправому царству».[41] Русская знать и русское дворянство в подавляющем большинстве своем приняли Лжедмитрия. Служить ему не считалось зазорным.
Но терпеть поляков в Москве и служить царице-польке не стали. Лжедмитрий пал, воцарился Шуйский. Для князя Пожарского правление этого государя — время успехов и побед. Щедрое время.
В годы царствования Василия Ивановича (1606–1610 гг.) Дмитрий Михайлович наконец-то выбился на воеводскую должность. По понятиям послепетровской России — вышел в генералы. Но прежде его испытали ответственным боевым поручением.
Осенью 1606 года к Москве подступили с юга войска Ивана Болотникова, именовавшего себя «воеводой царевича Димитрия». С ним шли отряды Истомы Пашкова — вождя тульского дворянства, Прокофия Ляпунова с рязанцами, а также других повстанческих военачальников. Судьба столицы и самого царя висела на волоске. В той грозной ситуации князю Пожарскому доверили пост воинского головы.
Об этом назначении документы сообщают следующее: «за Москвою рекою противу воров» царь велел встать армии во главе с князьями Михаилом Васильевичем Скопиным-Шуйским, Андреем Васильевичем Голицыным и Борисом Петровичем Татевым. В ту пору «с ворами бои были ежеденные под Даниловским и за Яузою»… Очевидно, оборонительная операция носила маневренный характер. То и дело требовалось бросать отряды лояльных войск навстречу неприятелю, рвущемуся в Москву с разных направлений. Следовательно, очень многое зависело от младших командиров — от тех, кого ставили во главе подобных отрядов. Их личная отвага, преданность государю и умение действовать самостоятельно могли решить исход боя. Среди таких младших командиров — воинских голов — появляется имя Дмитрия Михайловича Пожарского.[42]
