Одурманенный, сбитый с толку народ в такой момент легко попал в их руки.
Большевизм бросил свой якорь в самое грязное и топкое дно. Он зацепился за отбросы всех классов общества, привел за собой целую армию инородцев, для которых Россия не могла быть отечеством: она была и есть для них чужой дом, отданный им на разграбление и поругание.
Великая страна стала очагом самого ужасного разврата, самых чудовищных преступлений ее врагов. Неслыханные издевательства начались над беззащитным народом. Россию превратили в мировую лабораторию для выработки ядов, предназначенных для отравления всего человечества... И во всем мире не нашлось и не находится до сих пор такой силы, которая решительно и твердо стала бы на защиту, даже не русского народа как такового, а всех высших ценностей человеческой морали и культуры.
Цивилизованные страны живут бок о бок с проказой большевизма, протягивают свою руку слугам дьявола и не задыхаются от того нравственного гниения и смрада, которые, наподобие удушливых газов, распространяет по всему миру преступная организация III Интернационала.
Народы и их правительства как будто не понимают того, что большевизм не есть только форма государственного устройства, тесно замкнутая в рамки «Советов», но прежде всего и больше всего явление нравственного порядка, страшная и сложная болезнь современного человечества. Эта болезнь в первую голову поражает моральное чувство людей: она выедает совесть, стыд, элементарное чувство долга и чести. Она парализует и уничтожает все то, что приобретено веками духовной культуры и постепенно превращает человека в цивилизованного зверя, управляемого низшими инстинктами, утратившего все потребности высшего порядка.
Большевизм, в силу всего этого, больше всего борется с христианством: темная стихия бездны хочет как бы поглотить самое небо... Не даром Советы устраивали у себя «суд над Богом», осуждали и отвергали Его.
Ужасная смерть Императора, убитого со всей своей семьей шайкой озверелых бандитов, смерть целого ряда членов Императорской Фамилии, кровь миллионов русских людей и, наконец, великий подвиг русской Православной Церкви, заплатившей тысячами жизней за свою верность Христианской Идее, – еще не всех нас научили пониманию нашего долга перед Родиной даже теперь, в страшные годы полного разрушения России.
Русская Церковь, – корень и вершина России, – одна только и устояла под натиском революции... Она победила в самой себе яд распутинства, который и ее пытался отравить, не поддалась ударам, угрозам, разложению и разврату большевизма. Она спасала и спасает душу русского народа, все его величайшие нравственные ценности. Ей и в будущем предстоит огромная задача морального очищения всей России.
Очищение необходимо. Без него не может строиться новая жизнь, не может утвердиться никакой государственный порядок. Всякая форма власти, если она не будет тесно связана с лучшими основами нравственной жизни народа, окажется бессильной и непрочной, и может вызвать повторение страшной катастрофы 1917 года, когда обрушилась многовековая твердыня престола, утратившего, благодаря распутинству, свой моральный авторитет.
Документы, обличающие большевизм и советскую власть, печатаются на всех языках. О большевизме выросла целая литература, далеко, впрочем, не исчерпывающая до конца всю его страшную правду...
Весь мир читает книги, написанные кровью, и весь мир продолжает оставаться равнодушным не только к положению России, но и к своей собственной дальнейшей судьбе...
Мелкие расчеты, узконациональные и узколичные интересы, грубая жажда жизни и искание удачи сегодняшнего дня заслоняют глаза современного человечества; оно не хочет видеть, как, изнемогая и истекая кровью, борется с дьяволом, в полном одиночестве, Великая Страна.
Не сказывается ли в этом тоже своеобразное «распутинство», которым одержима наша эпоха, люди нашего времени вообще?
Париж, 1926 г.
С Распутиным я встретился впервые в семье Г... в Петербурге, в 1909 г.
Семью Г... я знал давно, а с одной из дочерей, М., был особенно дружен.
Так как все, связанное с именем Распутина, обычно вызывает невольное чувство брезгливого предубеждения, мне хочется сказать здесь несколько слов о М. Г., чтобы выделить ее из распутинской клики.
По природе своей она была на редкость чиста, добра, отзывчива и необыкновенно впечатлительна. Но в ее характере было много той нервной экзальтации, благодаря которой душевные порывы у нее всегда преобладали над сознанием. Религия играла главную роль в ее жизни. Но религиозное чувство ее носило на себе отпечаток болезненного мистицизма, и все было проникнуто стремлением к сверхъестественному, чудесному. Излишне доверчивая по натуре, она к тому же совершенно не способна была разбираться ни в людях, ни в фактах. Если что-нибудь ее поражало, она слепо отдавалась впечатлению, целиком подпадала под влияние того, кому однажды поверила, и уже не отличала добра от зла.
При этих условиях не приходилось удивляться появлению Распутина в семье Г.
В 1909 году я уже застал М. Г. горячей его поклонницей. Она искренне и твердо верила в его праведность, в его душевную чистоту, видела в нем Божьего избранника, почти сверхъестественное существо.
Распутин же, со свойственной ему прозорливостью, почуял и разгадал ее душевное состояние и всецело овладел ее доверием. М. Г. была слишком чиста, чтобы понять, сколько грязи и ужаса было в этом человеке, слишком наивна, чтобы сознательно и трезво разбираться в его действиях. Она обрела высшую радость в полном духовном порабощении своей личности, была счастлива, найдя «святого руководителя», и не только сама не задумывалась над тем, что представлял собой этот ее духовный наставник, но всякий раз как-то внутренно пугливо уходила сама в себя, когда чувствовала, что ей пытаются открыть на него глаза. Нарисовав в своем воображении идеальный образ «божественного старца», она как бы уже совсем не замечала настоящего Распутина.
При первой же нашей встрече М. Г. заговорила о нем. По ее словам, он был человек редкой духовной силы, преисполненный Божьей благодати, ниспосланный в мир, чтобы очищать и исцелять людские сердца и руководить нашей волей, мыслями и делами.
Помню, что я отнесся скептически к ее рассказу, хотя особых данных против Распутина в то время еще не имел, да и слышал про него очень мало. К тому же, зная характер М. Г., я решил, что это просто очередное увлечение экзальтированной натуры.
Однако что-то в ее словах было такое, что невольно пробудило мое любопытство к Распутину; я стал подробнее о нем расспрашивать. М. Г. с большим оживлением и восторгом начала мне рассказывать о «светлой личности старца».
