Такая хронология малоубедительна, ибо даже выступления «декабристов» не внесли чего-либо революционного, а тем более февраль 1899 г. и январь 1924 г. Февраль и октябрь 1917 г., январь 1918 г. и март 1921 г. являлись ключевыми моментами революции в России, ибо большевики, не участвовавшие в свержении самодержавия, совершив государственный переворот, даже в наиболее критические годы не упустили своей неограниченной власти.
На широком историческом фоне, с привлечением большого количества документов проанализированы основные аспекты деятельности российских социал-демократов в переломный период истории России – начиная с Кровавого воскресенья 1905 г. и включая свержение самодержавия в феврале 1917 г. – в монографии С.В. Тютюкина и В.В. Шелохаева «Марксисты и русская революция»[23]. Представлено оригинальное и «в чем-то субъективное видение истории большевистской и меньшевистской фракций РСДРП». Исследование лишено традиционно тенденциозного идеализирования ленинизма и большевизма. Тщательный деидеологизированный анализ разнообразных исторических источников, отечественной и зарубежной литературы, новых архивных материалов, дается сопоставительное сравнение позиций непримиримых большевиков и меньшевиков. Научная ценность проделанного исследования состоит в углублении предыстории Октябрьской революции 1917 г., показавшей на деле «силу» большевиков и соотношения ленинской теории и практики социалистического преобразования.
Многие ученые-историки, «твердо стоявшие» на позициях марксизма-ленинизма и рьяно защищавшие необходимость и правоту социалистического строительства, представляются сейчас жертвами политической конъюнктуры, которая «нежно выкручивала нам руки». В связи с этим весьма своевременна, интересна и небесспорна книга «История и конъюнктура», в основу которой положены статьи, опубликованные авторами в 1987–1990 гг. Ученые-историки Г.А. Бордюгов и В.А. Козлов – авторы «исторических воспоминаний» – ставят задачу: «Понять механизм конъюнктурного давления на науку, чтобы хоть так защитить себя и своих читателей (в чем-то, может быть, и других предостеречь) от коварного плена узкопартийных пристрастий, превращающих поиски истины в «охоту за ведьмами»[24].
Историографический анализ своевременного труда Г.А. Бордюгова и В.А. Козлова позволяет констатировать: во-первых, суждения авторов не лишены конъюнктуры; во-вторых, прослеженные ими «перестроечные изменения в массовом историческом сознании и профессиональной историографии ищут ответы на «проклятые» вопросы нашего прошлого…»[25], одними из которых являются исторические корни политики большевиков, ленинизм и другие «тенденции последних лет»[26].
«Любая революция, – считает доктор исторических наук, профессор В.В. Журавлев, – демонстрирует полный набор взаимоисключающих явлений и тенденций, на базе которых способны расцвести все мыслимые человеческие добродетели и пороки»[27].
Действительно, с такой констатацией можно согласиться, хотя революция – это конкретное действие, меняющее кардинально политическую власть.
«Революционный разряд страшной силы, – утверждает В.В. Журавлев, – был практически неизбежен, но большевикам, от этого никуда не уйдешь, удалось первоначально направить его (в русло) решения давно назревших и перезревших вопросов первостепенной социально-экономической важности: мир – народам, земля – крестьянам, заводы и фабрики – рабочим»[28].
Остановимся на этом, хотя и здесь предельно ясно: во-первых, никакой неизбежности «революционного разряда страшной силы» и не предвиделось. Шла закономерная, мирная политическая борьба за формы и методы государственного управления; во-вторых, большевики, никто этого не скрывает и даже не старается принизить значения, заявили о своем курсе, наметив вехами его развития – мир, землю, заводы, т. е. действительно вопросы первостепенной социально-экономической важности, тем самым оправдывали незаконность своего государственного переворота и увлекли за собой на революционные социалистические преобразования трудящиеся массы и даже некоторую часть интеллигенции и офицерского корпуса. Но как разрешились эти архиважные, основополагающие вопросы и какова в этом роль стоявших у власти большевиков? Закономерно ли то, что произошло, или мешали субъективные обстоятельства? Вот в чем сущность проблемы.
В заключение Валерий Васильевич делает объективный вывод: «…большевики четко знали, на какие социальные силы – и прежде всего на радикально настроенные слои рабочего класса и деревенскую бедноту – может и должен опираться их режим. Они сумели отмобилизовать эти силы, дав им конкретные, яркие, вдохновляющие лозунги. При этом, даже отторгая, например, левых эсеров, они взяли на вооружение все действенное, что было в программе и тактике этих рыцарей крестьянской демократии. Достаточно гибко реагируя на обстановку, они умело маневрировали, выдвигая на первый план то экономику, то политику, но не пуская ни те, ни другие процессы на самотек»[29].
С выводом профессора Журавлева мы солидаризируемся.
Иного мнения был кандидат исторических наук С.В. Леонов, утверждая, что «к 1917 г. у большевиков, равно как и в целом у российской социал-демократии, не было крупных заделов в разработке теории будущей государственной диктатуры пролетариата»[30].
Анализ ленинских работ, широко известных и в основном одобряемых соратниками, свидетельствовал об обратном. Они знали, что хотят, – взятия власти, представляли, как этого добиться, – путем завоевания большинства в Советах, вооруженного восстания и установления диктатуры, но не видели подходящего момента для решительного выступления. Об этом свидетельствовали события 3–5 июля 1917 г.
По мнению С.В. Леонова, высказанному несколько позже, «пока ни отечественная, ни зарубежная историография не могут дать аргументированные ответы на, казалось бы, очень простые, но принципиальные вопросы: каковы были истинные взгляды Маркса и Энгельса на государственность и демократию и кто был настоящим марксистом – Ленин или меньшевики, К. Каутский? Была ли осуществлена в Советской России марксистская «диктатура пролетариата» или же это была извращенная «диктатура над пролетариатом»? Советская государственность явилась материализованной идеологией или же «производной обстоятельств», связанных с Октябрьской революцией и Гражданской войной? Была ли она действительно принципиально новой, возникшей в результате слома прежней государственности, или же она представляла собой продукт ее эволюции? Насколько отличалось советское государство от самодержавного…».
