Но Ковтюх никогда не кичился своими боевыми заслугами, действительно немалыми. Правда, любил вспоминать былые годы и славные походы, но делал это просто, без малейшего акцента на собственную личность. Вспоминал минувшее как лучшую пору своей горячей, опаленной порохом молодости. Кто же откажет себе в таких воспоминаниях!
После моего назначения на должность начальника оперативного отдела штаба корпуса мы близко сошлись, и я бывал дома у комкора. В то время я помогал ему подбирать материалы для книги ""Железный поток" в военном изложении", которую он писал по совету А. С. Серафимовича. Несколько позже Епифан Иович начал работать над новой большой книгой, в которой намеревался рассказать не только о Таманском походе, его героях, но и о судьбах своих боевых товарищей в последующие годы. Мемуары эти были написаны, когда я уже ушел из корпуса в авиацию. Судя по тому, что я читал в рукописи, это были интереснейшие воспоминания. Автор сумел великолепно передать исторический колорит событий гражданской войны, показать людей такими, какими они были в действительности.
Горячий был человек Епифан Иович, смелым оказалось у него и перо. Но в 30-е годы воспоминания Ковтюха не увидели свет, хотя была уже корректура. Лишь в 1964 г. в No 2 "Военно-исторического журнала" появился небольшой отрывок из этой книги Ковтюха.
Наши беседы по вечерам многое раскрыли мне в Ковтюхе. Я узнал, какой это в общем-то, несмотря на свою внешнюю суровость и замкнутость, отзывчивый, заботливый и скромный человек. Немногие в те годы, когда все силы и средства страны вкладывались в промышленность, могли похвастаться успехами в бытовом устройстве людей. А вот Епифан Иович построил для командиров и служащих корпуса прекрасный пятиэтажный жилой дом, названный "Домом имени героев "Железного потока"". Я тоже жил в этом доме.
Епифан Иович не терпел возражений на людях, но наедине ему можно было говорить все. Нередко случалось, что тут же, после горячего спора, выслушав собеседника, Ковтюх начинал расспрашивать о последних новинках, что прочитать в первую очередь. Любил людей прямых, открытых, превыше всего ценил в них самостоятельность, преданность своему делу, но и в этом, как и во всем остальном, был сдержан.
Но все это я узнал позже. А тогда, после нашей первой встречи, был раздосадован на Ковтюха. И как водится в тех случаях, когда не оправдываются ожидания, особенно в молодости, поспешил с выводами - сдержанность комкора отнес на счет недоброжелательности заслуженного военачальника к молодым кадрам. А когда через две недели Ковтюх приказал мне провести учение: рота в наступлении с боевой стрельбой из пулеметов через голову своих войск, я еще больше утвердился в мысли, что комкор сажает меня на место, мол, хоть ты и "академик", но здесь, в корпусе, тебе придется заниматься куда более простыми делами, так что помни об этом.
В действительности же все было совсем иначе. Просто Ковтюх, справедливо полагая, что за время учебы в академии я отвык от строевой службы и кое-что подзабыл, решил проверить, как я разбираюсь в вопросах повседневной боевой подготовки войск.
Задачу поставил он нелегкую, а трудность ее выполнения усугублялась еще и тем, что он сам собирался приехать на учение. А уж кто-кто, а Епифан Иович был мастером в пулеметном деле. За "максимом" провел почти всю первую мировую войну и за боевые отличия получил четыре солдатских Георгия. Полный бант. Были замечены и его организаторские способности, и, поскольку царская армия уже испытывала нехватку командных кадров, Ковтюха произвели в офицеры. Войну он закончил в чине штабс-капитана.
Ударить в грязь лицом перед таким экзаменатором, конечно, не хотелось, и я стал думать, как быть. Таких учений я никогда не проводил и, как они организуются, знал только в теории. Но теория - одно, а практика - иное. Стрельба же боевыми патронами через голову пехоты - дело нешуточное. Это не пиротехнический эффект. Кроме того, я не знал ни людей, ни степени их боевой выучки.
Но делать нечего. Поехал в 191-й стрелковый полк, стоявший лагерем в Серебрянке, в нескольких километрах от Смоленска. Хитрить не стал, спрятал поглубже самолюбие, явился к командиру полка Андросюку и прямо попросил его помочь мне. Андросюк уже знал обо мне, кто я и откуда, понимающе усмехнулся и сказал:
- Прикидочку делает Епифан Иович. Но ничего, товарищ Новиков, поможем. Сам погибай, а товарища выручай.
Он тут же вызвал начальника полковой школы и приказал ему помочь мне провести учение.
Все обошлось, и Ковтюх остался доволен. Он, конечно, смекнул, "где зарыта собака", но виду не подал. В конечном счете с заданием я справился, а как это не имело значения. Для Ковтюха важно было то, что новичок не растерялся, проявил находчивость, смекалку.
На учении Ковтюх основательно погонял роту. Он приехал, когда по всему полю гремела пулеметная стрельба. Сперва Епифан Иович не вмешивался. Обосновавшись на пригорке, он только слушал, как с характерной глухотцой бьют "максимы" и короткими перебежками надвигаются на "противника" отделения и взводы. Иногда комкор прикусывал плотно сжатые губы.
- Что-то не нравится, - шепнул мне Андросюк.
Я пожал плечами, все вроде бы шло, как положено, без заминок.
- Что это бойцы жмутся к земле, как неперелинявшие зайцы? - раздался вдруг недовольный голос Ковтюха. - Лежат долго, двигаются медленно. Бой это или игра в прятки? Соедините меня с командиром роты.
Связной подал трубку полевого телефона. Отдав распоряжение, комкор зашагал вдоль фронта атаки позади пулеметных позиций.
Пехота заметно оживилась - стала делать броски в более быстром темпе и без оглядки на пулеметы.
- Вот так! - одобрительно заметил Ковтюх. - Это уже похоже на настоящий бой.
Свое дело Епифан Иович любил до самозабвения. Вне армии он не мыслил себя. Все, что было в ней хорошего и плохого, органически входило в его личную жизнь, мысли и чувства. Он так переживал каждую неудачу, что на него больно было смотреть. А при огромном темпераменте и непосредственности комкора за него нередко приходилось опасаться. Спасали Ковтюха только железная воля и незаурядная выдержка.
Однажды в апреле 1931 г. Епифан Иович поехал инспектировать 29-ю стрелковую дивизию. Взял с собой и меня. Первая наша остановка была севернее Вязьмы, в Сычевке, где стоял 29-й артиллерийский полк. Весна была в самом разгаре, и дороги развезло. Ковтюх ездил на "паккарде". Но и "паккард" с большим трудом одолевал весеннее бездорожье. В Сычевку мы приехали ночью. Так устали, что, едва перекусив, легли спать.
И вдруг во втором часу ночи раздался сигнал боевой тревоги - Ковтюх проверял боеготовность полка. Я спал одетым, только без сапог, и потому успел в какую-то минуту выскочить на улицу. Епифан Иович стоял на крыльце штаба и по часам следил, как полк собирается на построение.
