Как высшая демократическая добродетель преподносилась в ельцинские годы сама возможность обсуждать общественные проблемы и даже тихонько ругать Власть. И вот мы уже знакомимся из уст с новой формулой придворных летописцев: «разве нельзя считать обсуждение власти, государства, его политики – высшей ступенью самой демократии?» – Но разве и власть, и государство в обществе не обсуждались всегда: – и в 20–50-е, и в 60-е, и в 70-е, и в 80-е, и в 90-е годы? А разве сталинскую конституцию не «обсуждали»? И кстати, тогда тоже говорили о «высшей форме демократии», однако ельцинистами «демократия» тоже была сведена всего лишь к праву «обсуждения». – Это ли не свидетельство полной духовной деградации, убийства свободной мысли? «Дворцовые интеллигенты» в условиях полного упадка Системы заговорили в те времена о необходимости «терпения», – прекрасно! Но почему они не призывали в 1993 г. к «терпению», а требовали «немедленно», «сию минуту» дать «новую, совершенную и абсолютно демократическую конституцию»? Или почему не потребовали «терпения» от расстрельщиков парламента? Тогда, похоже, было не до «терпения», – другие были задачи. И вдруг на исходе ельцинизма они заговорили о «терпении»! Шахтеры, учителя, врачи, по году не получающие заработную плату, от безысходности стали блокировать движение железнодорожного транспорта, – а их призывали к «терпению»!... Эти люди чем-то напоминали образы пещерных людей, выведенных шотландским философом XVI века Фрэнсисом Бэконом (idolo specus), с их пещерными иллюзиями; все происходящие вокруг события они воспринимают грубо-извращенно, через свое сумеречное сознание, отсекая все неприятное, непонятное, сложное и до крайности вульгаризируя и упрощая жизнь и события, в ней происходящие. Их интересовала только их собственная жизнь и жизнь их группы (стада) с их неизменными инстинктами.
Видимость или даже реальная консолидация режима не есть стабильность государства. Консолидация режима, в какой-то мере достигнутая после второго октябрьского переворота (1993), напоминала устойчивость банды, члены которой, ненавидя друг друга, объединены совместным преступлением. Последующее оформление механизмов взаимодействия, «групп» влияния, монополизация режимов радио и всесильного ТВ и СМИ, включение оппозиции в систему власти и т.д. – вселили на определенное время уверенность высшей бюрократии и правящего (паразитарного) класса в своем всесилии. Но она (власть) мощно подрывалась неспособностью самой власти обеспечить успех в социальной и экономической политике, где исчерпанность идей и ресурсов была очевидна, и поэтому все дело сводилось к заклинаниям, обещаниям и фразеологии. Результатом экономических поражений являлось растущее неверие общества в возможность добиться позитивных результатов на пути реформ (скорее – антиреформ или псевдореформ). Материальные лишения людей сопровождались непривычными психологическими стрессами от их неуверенности в завтрашнем дне. Все это подрывало Власть и сводило на нет ее тактические ходы, и только бесплодность, мнимая активность оппозиционных сил (и слева, и справа), а также общественная инерция, сила привычки людей сохраняли определенную устойчивость власти и внешне создавали впечатление относительного порядка и даже некой респектабельности. А общую ситуацию можно было охарактеризовать известной формулой – «верхи не могут, низы не хотят», и она, эта ситуация, подталкивала к качественным изменениям системы ив конфигурации политических сил.
Многие признаки свидетельствовали, что к концу 90-х складывалась новая расстановка влиятельных сил, которая, сформировавшись, могла бы существенно изменить ситуацию. В центре этих изменений – президентская власть, вокруг которой образовался совершенно иррациональный режим личной власти. В предыдущие несколько лет он активно конструировался самой криминально-монополистической буржуазией, боящейся как коммунистического реванша, так и демократического общества с его разветвленными структурами, опирающимися на реальные органы народовластия и местного самоуправления. Именно криминально-монополитические деловые круги мощно подтолкнули Ельцина к октябрьскому перевороту 1993 г. и заставили его передать им государственную собственность и государственные финансы (другого источника появления крупных состояний и капитала не было). В 1999 г. те же деловые круги (формирующийся олигархат), ставшие намного могущественнее и полагающие, что они в состоянии самостоятельно манипулировать общественным мнением, заставили престарелого манипулятора-правителя решиться на уход из власти.
Положение на политической сцене усугублялось жалким видом различных «претендентов», одно мысленное представление которых «на престоле» вызывало даже не смех, а испуг и тревогу. Дефицит настоящих лидеров в стране, когда электронные СМИ мгновенно объявляют любого «подходящего» примитива-болтуна с блудливыми глазами «спасителем отечества», – стал очевидным, и такая ситуация никак не устраивала даже полукриминальные деловые круги, которые стремились не только к своей респектабельности, но и к тому, чтобы власть, которую они поддерживают, тоже была респектабельной, хотя бы в меру контролируемой обществом (с целью гарантии от действий, способных развалить все здание государства, что в новейшей истории неоднократно уже происходило).
А между тем борьба в кремлевских коридорах власти продолжалась,приобретая все более яростные формы. Здесь боролись, по крайней мере, две мощные группировки. Одна – собственно президентская семья и непосредственно с ней же связанные банкиры и промышленники. Другая группировка – более или менее трезвомыслящие представители деловых и финансовых кругов, также связанные с «семьей», но отдающие себе отчет в том, что происходит. Они считали, что эпоха Ельцина прошла и надо думать о замене лидера – в противном случае «можно потерять все». Вот и дрались, как скорпионы в банке. Но найти «подходящего человека» – не так просто. Ельцин при всей своей дряхлости вызывал ужас у приближенных, и обойти его мнение было практически невозможно. Нехотя он согласился на Примакова, но почувствовал, что он может стать самостоятельной фигурой (чего доброго, еще засадит в тюрьму, как Пиночета).
Американцы, попавшие в сложное положение с сербским президентом Милошевичем (по поводу окончательного расчленения остатков Югославии), попросили от лица Клинтона «помочь» уговорить упрямца Милошевича на мирный отход Косово. Как я выше отмечал, Ельцин с удовольствием направил Черномырдина «уломать упрямца» серба. С этой задачей он справился и добился согласия от Милошевича подписать сомнительные соглашения по «миру». Затем снова «отозвал» свою подпись, убедившись, что Черномырдин и натовцы его обманули.
