— Помню, батя смотрел телек, шла передача "Международная панорама", — рассказывает Чиж. — Показывали какой-то сюжет из мира капитализма, и вдруг я услышал знакомые звуки — Deep Purple, "Speed Kind". Я вбежал в комнату: ну, думаю, сейчас увижу!.. А там мелькнула секунды три какая-то рожа волосатая, не знаю даже, кто это был. Но у меня заряд радости остался на всю неделю…
"Зарабатывай, чтобы покупать, покупай, чтобы зарабатывать. А надо ли все это?.. И вот десятки тысяч молодых людей, бросив все, кочуют из страны в страну, бренчат на гитарах и наслаждаются жизнью на зависть родителям, практически доказывая, что человеку нужно очень немного. У меня есть подозрение, что это странное движение 60-х не осталось без последствий для всего мира. Изменились ценности. Отдых, развлечение стали основой жизни. Отсюда небывалый расцвет развлекательного бизнеса…".
(Владимир Буковский, "Письма русского путешественника").
Ты был в этом городе первым,
Кто стал носить клёш и играть на гитаре битлов.
Твоя группа здесь была знаменитой,
Вам прощали хреновый звук и незнание правильных слов…
(Чиж, "Ты был в этом городе первым", 1992).
"Наверное, самое сильное впечатление детства, да и вообще всей последующей жизни, — вспоминал Чиж, — когда я впервые взял в руки электрическую гитару. Их тогда было две-три штуки на весь Дзержинск, и просто взять ее подержать в руках — это было ощущение, сопоставимое с оргазмом".
На самом деле электрогитар в Дзержинске 70-х было значительно больше. Если не считать советских «аэлит» и «уралов», которые имелись почти в каждой школе, в городе было немало дорогих, профессиональных инструментов. На них играли взрослые, серьезные музыканты. Самые авангардные создали группу "Скоморохи",[10] которая принципиально не выступала в ресторанах.
Брат Чижа был из тусовки попроще. Его группа больше тяготела к советской эстраде, имела духовую секцию и называла себя "вокально-инструментальным оркестром". Таким же эклектичным был репертуар: выступая на публике, они могли сыграть гитарный фрагмент Джими Хендрикса, сразу после него — «Свадьбу» из репертуара эстрадника Муслима Магомаева, а затем врезать инструментальный кусок из Blood, Sweat&Tears или спеть "Wait To My Home" Эрика Клэптона, слава о котором уже докатилась до Дзержинска.
В те годы «ВИО» репетировал во Дворце культуры химиков (внутри это был действительно дворец — ковры, картины, хрустальные люстры), обслуживал все здешние танцы-свадьбы и пользовался нездоровой популярностью среди горожанок. Чиж, которому исполнилось 14 лет, постоянно околачивался возле брата на репетициях. Если кто-то из музыкантов не приходил, он мгновенно его подменял: "Нет ударника? Давай, садись за барабаны. Бас-гитара? Хорошо, бери". Так я все инструменты осваивал. Крутился, слушал, врубался во всё".
С точки зрения техники игры, это был период знакомства Чижа с электрозвуком. Оказалось, что он не просто громче, чем на простой «деревянной» гитаре, — он качественно другой. На акустике можно было "лепить мимо" сколько хочешь, никто и не заметит, а в электричестве вся «грязь» вылезала сразу. Чтобы добиться правильного звукоизвлечения, нужно было привыкнуть к медиатору — кусочку пластика, которым касались струн.
Впервые Чиграковы-bros сыграли вместе на свадьбе, исполнив "Синий лес" Александра Градского (одну из первых в СССР рок-песен на русском языке). Следующим этапом стала танцплощадка, где Чижу доверили исполнить на гэдээровской гитаре "Musima de Lux 25" мелодию из "Крестного отца". От волнения пару-тройку раз он сильно сфальшивил и услышал от друзей брата совет: "Если облажался, преподай свою лажу так, чтоб она казалась тонко задуманной импровизацией".
— Это касалось музыки, — говорит Чиж, — но потом оказалось, что и к жизни имеет самое непосредственное отношение…
Девять лет — особенно в подростковом возрасте — разрыв колоссальный. Но свои отношения с братом и его тусовкой Чиж называет "нормальными, пацанскими". "Вовка и его друзья были хипаны, в хорошем смысле этого слова, — вспоминал он. — И так случилось, что я с детства просто пропитался этими идеями. И до сих пор я чувствую, что у меня и в музыке происходит такой настрой, как я себе представляю, который был среди молодежи где-нибудь у них во времена Вудстока. Мир, дружба, любовь".
Впрочем, «хипаны» были для Дзержинска достаточно условным понятием. Настоящим "flower's generation", пресловутой «Системой», были «продвинутые» дети больших городов — таких, как Москва, Ленинград или Рига. Ведь даже, чтобы хипповать "по правилам", надо было эти правила знать. Андрей Макаревич, вспоминая нашествие хиппанского духа в начале 1970-х, рассказывал о статье "Хождение в Хиппляндию", появившейся в журнале "Вокруг света": "Это был рассказ, как репортер ходит по Сан-Франциско с одним несчастным американским отцом, который ищет среди хиппи свою дочь. Во время этих хождений журналист встречается с разными хиппи, и те излагают ему свою программу. Мы не только читали и перечитывали ту статью, но и выписывали из нее цитаты".
Копировать внешнюю сторону хиппанства было не так уж и сложно — вскоре на улицах советских городов появились волосатые люди с ленточками-"хайратниками", холщовыми сумками и плетеными феньками, в бусах и клешах с вышивкой. Соответствовать философии хиппи оказалось куда трудней. "Для истинных хиппи главным было находиться там, где им хотелось, и делать то, что приносит кайф. Остальное не имело значения", — вспоминал джазовый саксофонист Алексей Козлов, столкнувшийся в 70-х с нравами московских "детей цветов".
Но друзья брата, суровые рабочие парни, не могли следовать девизу "Turn on, tune in, drop out!" ("Включайся, настраивайся и отпадай!"). В особенности последней его части, которая призывала "забить болт" на учебу с работой и погрузиться в изучение своей Внутренней Вселенной, глотая сахарные кубики с LSD и затягиваясь косяками с марихуаной. Вне своей музыкантской тусовки Владимир Чиграков и его приятели вели обычную жизнь — вкалывали на заводах, копали огород для тещи, добывали колбасу и молоко для детей. Их не трогали такие заумные вещи как "свободные коммуны" и постулаты дзен-буддизма (исключение составляла только "сексуальная революция"). Даже их длинные волосы были частью моды, общим представлением о том, как должен выглядеть музыкант.
— Появись в Дзержинске настоящий, «олдовый» хиппи, — говорит Чиж, — его, может быть, и не закидали бы камнями — юродивых не бьют, — но для начала непременно бы поинтересовались: "Парень, а ты откуда? С какой улицы пришел, браток?..".
