Можно здесь же сказать и о других редакторах. Команда подобралась хорошая, инициативная, энергичная, организованная. Работалось интересно, даже весело. Когда мы собирались утром, то всегда опаздывал один из редакторов, Володя Вдовиченко, самый молодой из нас. И всегда у него была веская причина для опоздания, причем всегда новая. Сколько это ни происходило, он ни разу не повторился. Открывалась дверь, мы уже сидим в кружок вокруг стола и составляем план выпуска, входит Володя и всерьез, без улыбки начинает свой рассказ. В ответ раздается громкий хохот, мы уже не слушаем его и зовем быстрее к нам присоединиться. В остальном Володя был хорошим редактором. Он занимался вопросами спорта, научился сам хорошо снимать и всегда давал в выпуск интересные материалы. Потом он поступил во ВГИК на операторский факультет, а затем даже преподавал там.
Вообще каждый редактор в отделе вел какую-то одну тему и был обязан ежедневно давать в выпуск материал по своей теме. Разделы были такие: партийно-политические вопросы, промышленность (и сельское хозяйство в аспекте поставок в Москву продовольственных товаров), строительство и архитектура, комсомол и молодежь, культура, спорт. В разное время в отделе были уже названные Доброхотов, Вдовиченко, Стрельников, Вороткова, а также Надя Чурсина, Олег Мильков, Люда Вяткова, Володя Глебов, Петр Шмелев, Лева Кокшаров, Александр Кузнецов.
Больше всех давал материалов Владимир Федорович Стрельников. Ему досталась тема быта москвичей. Он ежедневно давал в выпуск 2–3 материала об открытии новых магазинов, предприятий бытового обслуживания, открытии новых станций метро, маршрутов городского транспорта и т. д. Были у него и критические материалы — о работе торговли, непорядках в организациях бытового обслуживания москвичей.
Как ему удавалось делать так много материалов? Исключительно за счет привлечения многочисленных авторов и кинолюбителей. Вокруг него постоянно толкались люди. Если бы ему дать волю, весь выпуск состоял бы из его киносюжетов.
У Аллы Воротковой материалов было немного, иногда не в каждом выпуске. Но они были по качеству намного выше, все-таки сфера культуры. Да и авторов было намного меньше, зато все с искусствоведческим образованием. Правда, именно с ней произошел случай, который навсегда вошел в устный фольклор Московской редакции. Один не из ее авторов звонит ей и торопливо говорит (чтобы не упустить удачу): «Алла, я говорю от консерватории. Завтра здесь выступает с концертом Бетховен». Я был свидетелем этого разговора и помню ошеломленный вид Воротниковой и ее вопрос: «Какой Бетховен?». Потом, хохоча, она сказала: «Я слышу, как он там торопливо шелестит страницами блокнота и говорит — «Людвиг Ван». Вот что бывает, если автор в погоне за сенсацией берется не за свое дело.
Но вернемся к нашему типовому рабочему дню и процессу подготовки выпуска новостей.
Примерно к 18 часам я получал от редакторов почти все материалы выпуска, кто не успевал — продолжал работать со своими киносюжетами в монтажной. Приходил режиссер выпуска, и начиналась верстка. Надо сказать, что режиссеры у нас все время менялись, они в основном работали в тематическом отделе, а к нам приходили по назначению, как в ссылку, но не надолго. Конечно, работа у нас была каторжная. Вместо вдумчивой, неспешной работы над передачей тематического отдела приходилось за полчаса знакомиться с выпуском новостей, расписывая для дикторов (мужчине и женщине) экземпляры текстов, определяя порядок прохождения — пленка, диктор в кадре, фото, опять диктор в кадре, опять пленка, снова диктор — и так на все 30–40 минут. Делали мы это вместе, так как надо было располагать материалы в выпуске не так, как удобно режиссеру, а по важности сюжетов. Среди режиссеров запомнились Жанна Назарова, Нина Колчицкая, Галина Шестакова, Фрида Горяинова. Затем я бегом мчался к главному редактору подписывать папку. Это было уже часов в 8 вечера. Вскоре Мушников дал мне право подписи, так как невозможно было каждый день засиживаться допоздна. Слава Богу, долго не было так называемого Главлита (т. е. цензуры). Правда, и когда он появился, к нам не было замечаний, но лишние полчаса он у нас отнимал.
Надо сказать, что все годы работы (до 1964 г., когда я ушел на учебу в Высшую партийную школу) нам никто не мешал, не затыкал рот, не делал выволочек. Критиковали нас только за качество материалов. Но мы делали, что могли.
Вернувшись в отдел (тоже бегом, чтобы не терять лишней минуты), я отдавал эфирную папку со всеми подписями и штампом Главлита дикторам. Их всегда было два — мужчина и женщина. В разное время у нас побывали Игорь Кириллов, Виктор Балашов, Володя Ухин, Валентина Леонтьева, Светлана Моргунова, Аза Лихитченко, Людмила Соколова, Маша Булычова и другие. Пока дикторы читали текст и делали свою разметку, в монтажной монтажницы склеивали кинопленку в единый ролик. Нельзя не сказать и об очень нелегком их труде. Ведь не было ни видеопленок, ни электронного монтажа. Каждую склейку приходилось делать так: конец пленки зачищали бритвенным лезвием (которые мы, мужчины, приносили им из дома), соскребали эмульсию пленки. То же самое делали с другим концом пленки. Потом кисточкой наносили тонкий слой ацетона и крепко сжимали прессом. Таких склеек на одном киносюжете были десятки. В одну смену работали две монтажницы. Сюжетов было как минимум 8-10, причем и авторы, и редакторы все время подгоняли — время, время. Пленки из проявки приходили поздно. И если в первую половину дня им делать было почти нечего (только то, что оставалось со вчерашнего дня), то вечером начиналась гонка. Иногда эта гонка приводила к печальным последствиям: или обрыв пленки в эфире (режиссер сразу переходил на диктора), или попадались кадры из другого киносюжета, или куда-то пропадала часть пленки, и приходилось сокращать текст чуть ли не вдвое. А бывало и похуже. Однажды произошел случай, о котором говорили в Москве. Это было уже при новом председателе Госкомитета — Михаиле Аверкиевиче Харламове.
Он был назначен Н.С. Хрущевым в 1962 г., (как оказалось, ненадолго, был освобожден через 2 года) и в духе нового времени многое хотел изменить на телевидении. Сделать его менее официальным, более понятным, более интересным простому зрителю. Передавали его слова: «Я здесь все переверну».
И надо же такому случиться, что мы его слова претворили в жизнь буквально. Показывая в праздничном выпуске 1 мая, как дружно и весело москвичи вышли на демонстрацию, в спешке монтажницы вклеили кусок пленки наоборот. Времени на просмотр уже не было, и режиссер с дикторами бегом побежали в студию. Мы расположились у телевизора и с усталым удовлетворением смотрели на дело рук своих. И вдруг, о ужас! Демонстранты с флагами и транспарантами пошли вверх ногами и задом наперед. Хорошо, что мы все были молоды, и инфарктов не произошло. Но мы уже начали прощаться со своей работой. Надо отдать должное Харламову, он не стал раздувать историю. К счастью, самое высокое руководство всего этого безобразия не видело, они смотрели первую программу, а мы шли, как всегда, но второй. Даже выговоров никому не было. Однако московские остряки говорили в адрес нового председателя: «Он выполнил свое обещание, обещал все перевернуть и перевернул!».
