— О, нет! — сказал высокий господин, улыбаясь. — Это поможет вашему сыну успевать в учении.
Он отрекомендовался: Врочиньский, помещик из-под Гродно. Мальчики тоже подали друг другу руки.
Действительно, через некоторое время в приемной были вывешены списки принятых в Александровский Брест-Литовский кадетский корпус. Там значились среди других имена Домбровского Ярослава Викторовича и Врочиньского Петра Федоровича. Назавтра всем принятым назначено было явиться в корпус.
Мать не знала, радоваться или плакать. Ведь предстояла разлука с Яреком на семь лет!
— Зося, кохана, каждое лето он будет приезжать домой на каникулы, — утешала ее пани Казимира.
Ярослав был доволен. Исполнилась мечта его: он будет военным!
Вечером, выглянув в окно, пани Казимира удивилась: на улицах зажигали плошки. Синие, желтые, зеленые, они протянулись цветными цепочками вдоль главных улиц. По какому случаю? Никто не знал. Такое бывало только в особо торжественных случаях — в честь побед русского оружия или в дни тезоименитств членов царствующей фамилии. Но сейчас нет войны и никакой знаменательной даты.
Вскоре все разъяснилось.
Случилось так, что в Брест-Литовск почти одновременно прибыли два человека, бесконечно далеко отстоявшие друг от друга: маленький польский мальчик Ярослав Домбровский и всемогущий император всея Руси Николай I. И все же великой шутнице-судьбе угодно было, чтобы они встретились.
Ярослава так и не успели постричь. Командир роты капитан Столбиков недовольно на него покосился, но стричь сейчас не было времени: ждали императора, пожелавшего посетить кадетский корпус. Кадеты были выстроены в большом рекреационном зале. На левом фланге стояли — еще в своем платье — мальчики нового набора. Среди них недалеко от замыкающего — Ярек. Начальник училища генерал князь Тенишев взволнованно откашливался, готовил голос для командного приветствия. Императора ждали с минуты на минуту. А он все не являлся.
Томительно было ждать. Стоявшие во второй шеренге незаметно переминались с ноги на ногу. Генерал то и дело посылал офицеров проверить, не заснули ли дозорные, выставленные на дороге. Прошел час обеда, и голод давал себя знать бурчанием в животе. Горнисты в десятый раз от нечего делать натирали свои фанфары, доводя их до солнечного блеска. От неподвижного стояния у кадетов млели ноги и кололо в пояснице. Несколько мальчиков упали в изнеможении. Их быстро вынесли и сомкнули ряды. Ярослав стоял прямо, как тростинка. А император все не являлся.
Капитан Столбиков вопросительно и тревожно посмотрел на инспектора классов. Тот, поняв безмолвный вопрос, сухо сказал:
— Его величество ничего не забывает. Дела государственные. У вас одна рота, а у его величества вся империя.
— Так точно! — сказал капитан и вытянулся, щелкнув каблуками.
И верно. Император был занят. Он сидел в своих покоях за большим столом, на котором лежали листы с цветными рисунками. Рядом, почтительно склонившись, стоял свиты его величества генерал Дубельт, сопровождавший императора в поездке.
— Я думаю, — сказал Николай задумчиво, — что для конногвардейцев хороши будут малиновые, а? Твое мнение?
— Лучше не придумаешь, ваше величество, — сказал Дубельт восхищенно.
— Ну, а конным егерям как полагаешь?
Дубельт глубокомысленно задумался, потом выкрикнул как бы в порыве вдохновения:
— Зеленые, ваше величество!
— Глупости! Зеленые отданы преображенцам. Постой, постой…
Император погрузился в сосредоточенную задумчивость. Дубельт почти не дышал, глядя на высокий лоб Николая и боясь нарушить работу его мысли. Наконец Николай сказал:
— Все же ты прав. Зеленые — егерям, это их природный цвет. Малиновые передать от конногвардейцев преображенцам, а конногвардейцам — желтые. Переходим к семеновцам.
И оба они — император и Дубельт — снова погрузились в изучение лежавших перед ними цветных картинок. Вопрос был сложный: кому из гвардейских полков какого цвета присвоить выпушки на петлицах шинелей…
Уже темнело, когда прибежали дозорные:
— Едут!
Император пошел первым делом не в рекреационный зал, а на кухню — пробовать пищу. Щи одобрил, пирожки отменил, как недопустимую вольность.
— Кадет еще не офицер, — сказал он наставительно. — Покуда он только зародыш офицера. Кадет должен пройти солдатскую выучку: фрунт, щи да каша, за провинности розог не жалеть.
У генерала Тенишева были свои осведомители в окружении царя. Они сообщили: «Его величество нынче не в духе». Да это и так было видно. Император хмурился. Долгое лицо его выражало недовольство, почти гнев. Он явно искал, на чем сорвать свое дурное настроение. Он ощущал западные окраины своей гигантской империи как мучительный нарыв.
На приветствие царя кадеты ответили стройно. Это смягчило его. Он пошел вдоль фронта. Не брезговал сам запускать палец иному за кушак.
— Ты живота не надувай, — говорил он, хмурясь, — ну-ка, затяни еще на две дырки.
И, обернувшись к князю Тенишеву, бросил через плечо:
— Ces malins de Polonais![3]
На левом фланге внимание императора привлек мальчик с идеальной военной выправкой. Длинные светлые кудри образовывали золотистый нимб вокруг его тонкого, почти девического лица. Он смотрел прямо в лицо Николаю немигающим смелым взглядом. Николаю мальчик понравился.
— Военная косточка, — сказал он Дубельту.
— Ладный будет офицер, ваше величество, — подхватил Дубельт.
Князь Тенишев, инспектор классов, капитан Столбиков, вся свита благосклонно смотрели на мальчика, которому посчастливилось переломить настроение императора.
— По душе ли тебе военная служба? — спросил Николай.
— Всю жизнь мечтал, ваше императорское величество, — ответил мальчик тихо и серьезно.
Царь захохотал.
— Всю жизнь! — сказал он сквозь смех.
И смех этот тотчас отдался эхом в свите, стоявшей за императором. Все повторяли с почтительным хохотком: «Всю жизнь…»
Николай нагнулся и поднял мальчика:
— Легок, — сказал он, — ну что ж, для кавалерии оно и лучше.
— Гусарский вес, — подхватил Дубельт.
— Пойдешь в гусары? — спросил царь, держа мальчика на руках.
Мальчик сказал твердо:
— Пойду.
— Надо добавить: ваше императорское величество, — подсказал князь Тенишев.
— Пускай! — отмахнулся Николай.
Он ласково посмотрел на мальчика и спросил:
— Как зовут? Откуда?
