В сумерках были заняты восточная и северная части города. И только тогда наступил решающий перелом. Мятежники начали массой сдаваться в плен. К утру все стихло.
Вечером 18 марта нам с Лукиным было приказано явиться в Кронштадт. Дали розвальни и лошадку. На льду было сыро и холодно, попадались большие полыньи, подернутые тоненьким ледком. Ехали мы медленно, то и дело останавливались, слезали с саней и пешком разведывали дорогу. Часто встречались санитары. Раненых уже всех вывезли. Сейчас подбирали убитых. Их было очень много.
В Кронштадт мы прибыли только на рассвете. Принял Казанский. Похвалил:
— Молодцы, комсомольцы! Обязательно представлю вас к награде.
И вот сидим мы вечером у печки, поджариваем на шомполе соленую воблу, завернутую в газету (это был тогда высший деликатес), и рассуждаем, чем же нас наградят. Лукин мечтает о маузере с деревянным прикладом, я — о кожаном костюме. О большем и думать не смели.
И вдруг приезжаем в Петроград и узнаем: приказом Реввоенсовета Республики мы с Лукиным и еще восемь лыжников 1-го морского отряда Всевобуча награждены орденом Красного Знамени — единственным в то время орденом, являвшимся высшим знаком боевого отличия…
[24]
Летом 1921 года небольшой грузовой пароход «Субботник» пошел в Финляндию.
Океанский парусник «Лауристон» готовился к походу в Эстонию, в порт Таллин. Это были не обычные коммерческие рейсы. Им придавалось и большое политическое значение. Впервые за границу уходили с грузом суда под советским флагом.
Команды судов набирались и из гражданских, и из военных моряков — в то время большого различия между ними не делалось. Важно было создать крепкие, надежные экипажи. Особенно сложно было набрать команду на «Лауристон». Это был старинный океанский четырехмачтовый парусник-барк водоизмещением в 5000 тонн. Три его мачты — с прямыми парусами на реях, а кормовая, как говорят моряки, «сухая», без рей, несла косые паруса. Стальной гигант, купленный в Англии царским правительством для перевозки военных грузов, выглядел очень внушительно, хотя и безнадежно устарел. Он не имел машины и всецело зависел от ветра. С убранными парусами судно могло двигаться только с помощью буксира.
ШХУНА-БАРК «ЛАУРИСТОН» («ТОВАРИЩ»)
Гражданская война разбросала матросов, которые когда-то плавали на парусных судах, и теперь их пришлось искать по всей стране. Здесь были русские, эстонцы, финны, карелы. Несколько военморов взяли из нашего 1-го морского отряда Всевобуча. Капитаном назначили капитана дальнего плавания эстонца К. Андерсона, старшим помощником — латыша В. Спрогиса, помощником меня, а боцманом — финна коммуниста И. Урма. Всего нас набралось с полсотни человек, из них шесть или семь коммунистов и четыре комсомольца…
[25]
Помню, с каким трепетом и восторгом шел я по стенке торгового порта, у которой стоял красавец «Лауристон». Он сиял свежей краской. Корпус черный, надстройки — белые, мачты и реи — коричневые. Высоко поднятый огромный бушприт на носу придавал кораблю гордый и стремительный вид.
Капитан Андерсон поначалу отнесся ко мне недоверчиво: хоть и орден на груди, а все равно юнец. Переломный момент в наших отношениях наступил через несколько дней. Капитан собрался к своей семье на Лахту, а погода стояла неважная, дул свежий западный ветер Андерсон уже совсем было отказался от поездки, но я заверил, что сумею доставить его по назначению. С недоверием капитан садился в раскачивающийся вельбот, матросы быстро поставили паруса, я, беспрерывно лавируя, сумел преодолеть противный ветер и вывести вельбот из Морского канала. Через час-другой мы уже были у Лахты. Капитан на прощание крепко пожал мне руку.
— А моряк из вас ничего…
…Корабль тяжело осел — тысячи тонн рельсов принял он в свои трюмы. Оставались мелкие боцманские работы и приемка всех видов снабжения. До поздней ночи засиживался я за столом в каюте, изучая корабельную документацию. Поражали цифры: длина корабля по палубе 85 метров, ширина около 13 метров, осадка почти 6 метров. Он нес на своих высоченных стальных мачтах 25 парусов общей площадью более 2500 квадратных метров. В хороший ветер паруса спокойно двигали его двенадцатиузловым ходом (узел — мера скорости, равная одной миле — 1852 метрам в час). Реи — стальные бревна, на которых держатся паруса, достигали 20 метров в длину и весили до трех тонн каждая.
От всего корабля веяло стариной парусного флота. До этого я бывал на многих судах. Но на таком — впервые. Изумляла абсолютная тишина. Ни шипения пара, ни постукивания механизмов, ни гудения вентиляторов. В каютах горели свечи. В кают-компании над столами висели две большие керосиновые калильные лампы под зелеными абажурами. Ни отопления, ни водопровода…
Каюты командного состава помещались в корме, кубрики команды — в носу. На корме, на открытой площадке полуюта, стоял огромный, диаметром в человеческий рост, штурвал — рулевое колесо, сделанное из дорогого дерева
[26]
с резными украшениями. Тяжелые цепи от него шли к голове руля. Штурвал вертели двое здоровенных рулевых, но иногда и им силенок не хватало, и на выручку спешил вахтенный штурман. На большой волне штурвал и вовсе выходил из повиновения и грозил всех нас смахнуть за борт… В таких случаях приходилось срочно заводить тали — систему блоков и тросов.
На корабле было два становых адмиралтейских якоря, громоздких и тяжелых. Поднимали их вручную, как в далекую старину. В носовой части корабля — на баке — стоял массивный шпиль — вертикальный ворот с восемью длинными дубовыми рычагами-вымбовками, в которые впрягались по два человека. Якорь выбирался медленно-медленно. Пока его вытягивали, все шестнадцать матросов становились мокрыми от пота.
Мы много упражнялись в постановке и уборке парусов, но до самого Таллина так и не удалось прибегнуть к ним. В августе устойчиво дули западные, встречные для нас ветры. Чтобы преодолеть такой ветер, парусник должен двигаться галсами, зигзагом. А в ту пору в Финском заливе еще часто встречались мины, оставшиеся после империалистической и гражданской войн. Наши тральщики беспрерывно тралили фарватеры, но все же опасность была велика: мины нередко срывало с якорей и несло по воле волн. В таких условиях лавировать опасно. Суда могли следовать лишь строго по фарватеру. Поэтому шли мы по морю не под парусами, а на буксире «Ястреба» — бывшего военного судна. Дважды в районе острова Гогланд «Ястреб» давал тревожные гудки и кидался в сторону, а мимо проплывали рогатые, обросшие ракушками черные шары.
