Тем не менее в своем первом интервью журналу «Curfew» Том также упомянул, что, хотя это «странное место», оно «было очень важным для моего творчества». Он частенько сидел и наблюдал за людьми, записывая мысли в блокнот. Вдохновение юноши в тот период питалось исключительно негативными источниками. Он научился презирать некоторые круги студенческого сообщества, и это чувство подогревалось тем фактом, что в более бедных южных районах города его воспринимали скорее как студента, чем как простого обывателя. Том отчаянно стремился отмежеваться от раздражавших его типичных учеников частных школ, каждый год вновь и вновь наводнявших город.
«Только поглядите на этих засранцев, которые шляются по улицам в вечерних костюмах и насмехаются над аборигенами,— рассказывал он корреспонденту «Q». — Они не знают ничего даже про самих себя, а еще собираются управлять страной. Это отвратительно. Из всех городов страны Оксфорд являет собой один из самых ярких примеров классового неравенства».
В какой-то момент Том подумывал поменять название группы с On A Friday на Jude, по имени главного героя романа Томаса Гарди «Джуд Незаметный». Вообще говоря, это история человека, отчаянно пытавшегося попасть в Оксфордский университет и сошедшего с ума из-за провала. К тому времени Том и вправду устал от повторявшихся рассуждений, что название On A Friday ужасно. Однако по разным причинам ребятам не удавалось придумать ничего получше. Одно время они хотели назвать группу просто Music («Музыка»), что свидетельствует о серьезности их отношения к своему увлечению. Но название On A Friday закрепилось, несмотря на отсутствие сложившегося и определенного музыкального стиля. Юные музыканты пробовали себя в таких жанрах, как кантри, ска, фанк, панк и рок. «Мы меняли музыкальный стиль каждые два месяца», — заметил однажды Колин Гринвуд.
Если бы они хотели быстро привлечь внимание, проще всего было бы черпать вдохновение в альбоме 1988 года группы My Bloody Valentine — «Isn't Anything». К тому моменту целая череда команд в Оксфорде и прилегающих окрестностях подражала именно этому образцу, работая на сцене в стиле «шугейзинг». Некоторые из этих команд, например Ride, вскоре удостоились громких похвал в музыкальной прессе. Их звук базировался на сочетании стены гитар и мистического, почти неземного вокала. Но Том всегда был слишком упрям и скептически настроен, чтобы интересоваться чем-то столь откровенно «блаженно-счастливым». Вместо этого он склонялся то к одному типу звука, то к другому, постоянно черпая вдохновение в менее известных музыкальных стилях за пределами мейнстрима. Его последним открытием стала американская группа Miracle Legion. Том и его брат Энди были буквально одержимы ими и особенно вокалистом Марком Мулкахи. Miracle Legion напоминал REM, но звучал более мрачно и напряженно. Том хотел, чтобы его собственная музыка задавала то же эмоциональное настроение, но он не понимал, как этого добиться. Хотя творчество по-прежнему давалось ему мучительно, практическим результатом стал невероятно плодотворный взрыв энтузиазма и каскад новых песен, продолжавшийся несколько лет кряду.
«Они твердо держались своего принципа, — говорит Найджел Пауэлл. — Все остальные восклицали: „Я попробую вот это, я попытаюсь сделать то или другое!" — и пока новые участники, скажем саксофонисты, приходили и уходили, сменяя друг друга, ядро группы упорно следовало принципу: „Давайте попробуем нечто новое". Даже в те времена, когда выступления группы являлись редкостью, Джонни и Том брали аппаратуру из школы и делали нехитрые записи в спальне Джонни, используя ударную установку и приемы Soul II Soul. Казалось, эти двое способны смотреть вперед лучше, чем многие другие».
Вероятно, они могли бы прорваться к успеху в 1988-м или 1989-м. Все могло сложиться по-другому. Но, с другой стороны, они же не были рок-н-ролльными маргиналами, у которых есть лишь два пути: играть свою музыку или голодать. Они получили хорошее образование, на них оказывалось немалое давление: от ребят ждали амбиций и высокой общественной и профессиональной самореализации. Так что ни для ко'го не стало сюрпризом, когда старший в группе Фил отправился в Ливерпульский университет изучать английский. На следующий год Колин, Том и Эд тоже вынуждены были принимать решение, что делать дальше. Перед Колином открывалась многообещающая академическая карьера. Он получил отличные оценки на экзаменах и поступил в Кембридж на английское отделение, а Эд собирался в Ливерпуль, чтобы изучать политику. Том колебался, не испытывая большого желания следовать за ними. Он посвящал больше времени написанию песен в компании с Джонни (который был младше всех и еще учился в школе). К тому же у Тома в это время были запутайные и напряженные личные отношения, которые он не мог просто разорвать. («Вы смотрели „Кто боится Вирджинии Вульф"? Нечто подобное происходило со мной в течение полутора лет, — сказал он в интервью «Melody Макеr», — бесконечная борьба на публике».)
Он отказался от места в университете и провел год занимаясь низкооплачиваемой работой, непрерывно сочиняя новые песни и делая записи вместе с Джонни. В частности, он продавал костюмы. Когда босс спросил Тома, почему ему так и не удалось продать ни одного, тот ответил: «Потому что они дерьмовые и никто не хочет их покупать».
Такого рода честность не могла обеспечить ему успешное место в торговле. Босс превратился в воображении юноши в записного негодяя, опередив в рейтинге ненависти даже директора школы в Абингдоне. День, который Том отметил в своих записках — после ложного обвинения в краже товаров со склада, — стал великим моментом освобождения, но молодой человек был непривычно сдержан. Позднее он сказал: «До сих пор жалею, что не послал босса подальше. Он вечно кривил свой маленький ротик — сразу видно, что он просто жаждет превратить чью-нибудь жизнь в кромешный ад».
И все же это был тяжелый год. Группе удавалось репетировать и играть лишь время от времени. Покинув магазин. Том — с характерной для него тягой к трудностям — нашел работу в психиатрической лечебнице в качестве дежурного. Он по-прежнему ненавидел больницы, которые напоминали ему о поразивших его в детстве человеческих страданиях. Больше всего его удивляло, что многих пациентов выписывали.
«Я некоторое время работал в психиатрической клинике примерно в то время, когда правительство решило озаботиться наведением порядка в стране, — рассказал он в интервью «The Times» в конце 1990-х, — и все знали, что должно произойти. Это одна из самых отвратительных вещей, случавшихся в этой стране, потому что многие выписанные из клиник вовсе не были безвредными и тихими пациентами».
