Я познакомился с черноглазой и темноволосой учительницей Леонидой Васильевной Бойко.
Учительница географии в сельской школе, Леонида Васильевна продолжает учебу на заочном отделении математического факультета института в Бердичеве, ибо хочет овладеть еще одной специальностью и учить деревенских ребятишек не только географии, но и математике.
Мы долго беседовали, и я записал рассказ Леониды Бойко, который и привожу здесь в сокращенном виде: "...Война застала меня в Одессе. Дочь железнодорожного рабочего, воспитанница сельской школы в Винницкой области, комсомолка, я училась на географическом факультете Одесского государственного университета.
Из Одессы, ставшей вскоре прифронтовым городом, я не эвакуировалась. Еще до войны я обучалась на курсах военных связисток, теперь закончила еще и медицинские курсы.
Фронт подошел близко к городу. На заборах, на стенах домов, в витринах магазинов висел тревожный плакат: "Все на защиту Одессы".
Вскоре меня зачислили в 31-й пехотный полк прославленной 25-й Чапаевской дивизии.
Связист в полку - это боец переднего края. Я сидела за коммутатором, лазила по линии с тяжелой железной катушкой на спине, под огнем исправляла разрывы проводов. Так началась моя фронтовая жизнь.
После длительной обороны Одессы наша часть переправилась на пароходах в Крым. Дивизия очутилась в районе Севастополя, на северной его стороне. Я по-прежнему была связисткой. Но я хорошо пела, танцевала, и меня включили в агитколлектив, выступавший перед солдатами переднего края фронта.
Как раз в это время в осажденный город пришел на мое имя вызов в университет, эвакуировавшийся в город Майкоп. Но командир дивизии, которому принесли на подпись мои бумаги, сказал:
- А кто же будет петь в окопах, воодушевлять бойцов?
И я осталась в Севастополе.
Вскоре меня рекомендовали в партию и выдали мне кандидатскую книжку.
Нас осталось немного на узкой каменистой полоске берега. Последние защитники Севастополя ожесточенно дрались с врагом. Потом двадцать пять измученных людей двинулись вдоль берега моря, чтобы укрыться в пещерах Камышовой бухты.
В эти пещеры с берега попасть было нельзя, их закрывали отвесные скалы. Туда можно было проникнуть только по воде, с моря. Около двух недель скрывались мы в пещерах. Фашисты знали об этом. Тщетно пытались они уговорить нас сдаться в плен.
Нас мучили голод, жажда. Положение было безнадежно. К пещерам подлетали немецкие самолеты, летчики спускали на тросах доски с надписями: "Выходите, накормим, дадим пить!" Но мы отвечали им ружейным огнем.
Кончились запасы воды. Мы отжимали влажный от дождя песок, чтобы набрать капли влаги для раненых. Но вот к пещерам с моря подошли фашистские катера с автоматчиками. Они нашли вконец обессиленных, измученных людей и полуживыми взяли их в плен.
Меня и других женщин отвезли в симферопольскую тюрьму. Отсюда начались наши страдания, скитания по немецким тюрьмам и лагерям.
Из Симферополя я попала в тюрьму города Славуты Каменец-Подольской области. Это был пересыльный пункт перед отправкой в Германию. Здесь фашисты отбирали коммунистов, евреев и тех, кого они объявили евреями, и отправляли на расстрел.
В Славуте многих ослабевших товарищей скосил тиф. Переболела тифом и я, а когда немного поправилась, меня включили в партию из пятисот военнопленных женщин, которых повезли в немецкую землю.
О, дорога в неволю, трижды проклятая!
Путешествие было таким ужасным, что мы были рады даже прибытию в лагерь Зоэст, надеясь хоть здесь получить еду и надышаться свежим воздухом.
Вспоминаю, мы подъехали к станции вечером. Распахнулись двери вагона, слепящий свет прожекторов, установленных на путях, ударил нам в лицо. Мы не могли разглядеть ничего дальше десяти метров, все тонуло и сливалось на черном фоне.
Вот к нашему вагону приблизились две женщины в черном - эсэсовские надзирательницы.
Из нашего вагона первой выходила пожилая русская женщина - фельдшер. Надзирательницы протянули ей руки, как бы желая помочь спуститься с высокого борта вагона. Доверчиво отдала им руки узница. Но тут же раздался душераздирающий крик. Эсэсовки с такой силой потянули женщину вниз, что она плашмя упала на землю, ударившись головой о стальной рельс.
Окровавленную, с разбитым глазом, который потом вытек, стонущую от боли заключенную мы несли на руках до самых ворот нашей новой тюрьмы. Охраняемая эсэсовками и собаками, в глубоком молчании, колонна военнопленных миновала железные ворота. "Русская банда" - так окрестили нас гитлеровцы.
В лагере фашисты постепенно отняли у своих пленниц все: привычную одежду, облачив нас в арестантские халаты, затем имена, заменив их номерами. Мой номер был 17350. Ну а потом гитлеровские палачи старались отобрать у нас последнее - жизнь.
Нас, русских, украинских, белорусских женщин-военнопленных, отказавшихся работать на немцев, заключили в барак с нарами в три этажа, тянувшимися во всю длину блока. Проходы между нарами были такие узкие, что через них едва можно было протиснуться. Барак был обнесен рядами колючей проволоки.
День наш был заполнен непосильной, бессмысленной, отупляющей работой.
Мы находились под постоянным наблюдением эсэсовок и полицаек, старших по бараку и всякой другой охраны. Но даже в этих условиях узницы находили возможность собраться вместе небольшими группами, чтобы поговорить по душам, вспомнить родину, дружеской беседой поддержать ослабевших духом товарищей. Более того, почти два года у нас действовали тайные кружки по изучению иностранных языков и политическому самообразованию.
Руководила группами Евгения Лазаревна Клем.
- Пока нас держат за проволокой даже в самом лагере, - говорила она нам, - но в конце концов фашисты снимут ее. И тогда мы будем вместе с женщинами других национальностей. Надо изучать немецкий. Это нам пригодится в будущей борьбе.
И мы начали учебу. Каждую свободную минутку - а их было так мало - мы использовали для этого.
В Равенсбрюке томилось немало немецких коммунисток. Они подходили к колючей проволоке, окружавшей наш барак, знаками выражали нам свое сочувствие и дружбу, пытались поговорить с нами. Это была наша "практика".
Все эти занятия сплотили нас в тесную группу единомышленниц, и вскоре представился первый случай показать мучителям, что мы не покорились им.
Группа наших женщин работала на пошивке лагерной одежды. Они никогда не выполняли норм. За это их зверски избивала. Нередки были случаи, когда женщин выносили из бетриба в бессознательном состоянии. Но саботаж продолжался.
Гитлеровцы пытались подкупить русских узниц. Они выпустили внутрилагерные деньги. Это были ничего не значащие бумажки, на них нечего было купить, а в лагере не было ни ларька, ни магазина. Эсэсовки пообещали выдавать марку тому, кто выполнит за день всю работу.
