Большевики чрезвычайно жестоко карают анархистов за их разбой. Расстреливают без шума, но безжалостно. Анархистское движение было бы безусловно безобидным, если бы его не поддерживали деньгами и людьми некоторые реакционеры.
Москва. 28 мартаДорогой друг,
Русские буржуа внимательно следят за ходом немецкого наступления на Западном фронте. Многие из них с плохо скрываемым, а некоторые — и с нескрываемым глубоким удовлетворением отмечают, что англичане и французы почти, как и русские, не способны противостоять сокрушительному натиску войск противника. Бесполезно доказывать им, что только их пораженчество и трусость обеспечили немцам возможность полностью сконцентрировать свои силы на нашем фронте. Они не желают понимать эти аргументы. По сути, они надеются, что победа Германии обеспечит всеобщий мир, свержение революционного правительства и реставрацию монархии. В России, кстати, события на фронтах рассматривают сегодня исключительно с точки зрения их возможного влияния на русскую революцию. Промышленники, банкиры, служащие все очевиднее переориентируются на Берлин и постепенно отходят от опасных демократических западных союзников.
Москва. 29 мартаДорогой друг,
Признак времени: буржуазные газеты, публиковавшие раньше лишь союзнические сводки, печатают сегодня немецкие сообщения. Большевистская пресса, не публиковавшая никаких военных сводок, печатает сегодня союзнические сводки, и только их.
В большевистских кругах с тревогой следят за наступлением немцев; самые дальновидные из большевиков понимают, что всеобщий мир, если он будет заключен на приемлемых условиях, повлечет за собой пересмотр Брестского договора и, наоборот — германская победа окончательно закрепит мир, заключенный как временный, и приведет к падению революционного правительства. Большевики же сегодня меньше, чем когда бы то ни было, настроены терять власть. Во-первых, потому, что многие из них почувствовали тот самый вкус к власти, который, какую страну ни возьми, развратил столько честнейших людей и опорочил столько идей!
Во-вторых, до последнего времени деятельность большевиков — они это осознают — была исключительно и чересчур разрушительной. Если бы большевики продержались лишь две недели, их бы обвинили в том, что они до основания разрушили старый мир и не стали претворять в жизнь идеи, которые обеспечили им победу. Но они правят страной уже четыре месяца. Старое общественное здание в развалинах. Нужно строить новый город. Первые постройки, возводимые в соответствии с абстрактной доктриной, рухнули. С замечательной гибкостью Ленин и Троцкий сумели приспособить эти слишком теоретические принципы к реальности, насколько это возможно, чтобы не быть обвиненными своими сторонниками в предательстве. Поистине их усилия, направленные на то, чтобы понять и быть понятыми, громадны. Они одержимы своим новым детищем. Они надеются, они имеют все права надеяться, что через три или четыре месяца они создадут новое и жизнеспособное государство.
Их мистическая вера в мировую и немедленную социальную революцию ощутимо поколеблена. Все более очевидная империалистическая сущность немецкого социал-демократического большинства приводит их в отчаяние. Они понимают, что советскому режиму, если он будет существовать, безусловно, придется по крайней мере несколько лет считаться в Европе с капиталистическими и буржуазными правительствами. С другой стороны, они отдают себе отчет в том, что советский режим сможет выжить лишь при условии, если самые опасные враги революции не добьются в войне полной победы. Большевики осознают качественные различия между германским империализмом и империализмом союзнических стран, и потому они горячо заинтересованы в сопротивлении Антанты германскому империализму. Да, они понимают, что союзники придут на помощь России не бескорыстно, не из горячей любви к большевизму, но окажут ей помощь хотя бы потому, что германское господство в России приведет к нарушению европейского равновесия в пользу Германии и в ущерб Антанте. Поэтому сегодня — и совершенно искренне, я в этом убежден, — они желают победы союзников, которая позволит заключить всеобщий мир, пересмотреть Брестский договор — не для того, чтобы расчленить и разделить Россию на сферы влияния, — но для того, чтобы восстановить Россию, сильную и независимую. Они хотят существовать. И они будут существовать, если союзники им помогут, — забыв все ослепляющие, безусловно обоснованные, опасные обиды, приступят к сотрудничеству с советским правительством, отринув сковывающий их действия страх перед ним. Решительно, нужно выбирать. Либо сотрудничать в военной области с большевиками и тем безусловно укрепить их политическую власть и позволить им создать глубоко демократическое, жизнеспособное русское государство, противостоящее германскому милитаризму, либо покинуть большевиков на произвол судьбы. В последнем случае, кажется, ясно, что их очень быстро растерзают внутренние противники, настроенные в высшей степени прогермански и, ни на минуту нельзя об этом забывать, поддерживаемые противником внешним.
Москва. 30 мартаДорогой друг,
Итак, как нетрудно было представить, союзнические послы застряли в Финляндии, за исключением английского поверенного в делах, который, будучи менее остальных обремененным семейным скарбом, сумел пробраться через заслоны. Теперь послы вновь в России. Возвращение было довольно жалким, без изящества, как и отъезд. Похоже, они хотят обосноваться не в Москве, а в Вологде. Троцкий задал мне этот вопрос с иронией и любопытством, хотя и утверждает, что не испытывает никакого желания вновь встречаться с нашими дипломатами, от которых до сего времени он слышал исключительно малоприятные заявления. Для отъезда из Петрограда эти господа воспользовались предлогом германской угрозы столице. Воспользуются ли они этим же предлогом применительно к Москве? Найдут ли какую-то другую причину? Я, безусловно, нанесу вместе с генералом Лавернем визит г. Нулансу, чтобы информировать его о положении в той мере, в какой он пожелает меня выслушать. Ибо уже давно я отказался от всякой инициативы в этой области и отчаялся быть понятым нашим послом. Слишком очевидна несовместимость в нашем образе мыслей; я говорю об этом с полным смирением, и хотелось бы верить в их совпадение или даже в возможность взаимопонимания. Я все более чувствую, что смогу успешно работать только с тем, кто его сменит. Но эта смена не спешит.
Важный вопрос — безусловно, вопрос о японской интервенции.
