— Давай адрес, пока не разбежались… Слушай: летать хочется?
— Сколько прошло, Коля. Теперь уже не хочется. Расхотелось.
— А снится?
— Теперь уже не снится.
По рукам ходят фотографии; групповые, поблекшие от времени снимки вызывают споры:
— Это — Ефанов? Ничего подобного. Ефанов вообще когда прибыл, в сорок четвертом, это Миша Плотников. Скончался в госпитале от ран. А справа Боркунов, вот кто. Борис Никитич Боркунов. Он и Помыканов, их вместе сбили.
— Еще Козлов был.
— Знакомая фамилия.
— Был, был. Командир звена. Его на Сапун-горе сняли…
— Ранили?
— Когда от цели уходил. Отлично сработали, поддержали пехоту, Хрюкин открытым текстом благодарность…
— Так-так-так…
— А вдогон очередь, он тут и упал. Хрюкин приказал по рации вывезти самолетом… Козлов, командир звена.
— Имя?
— Имени не помню.
— Казнов!
— Я — Казнов.
— Сюда!
— Выбираться неохота.
— Иди, иди, не пожалеешь.
Опираясь на тяжелую трость, подходит Казнов.
— Узнаешь? Знакомы?
Улыбки вежливости, пауза узнавания.
— Казнов! — раздается вопль, от удара по столу гремит посуда, — Казнов, а не Козлов! Братуха, ведь он тебя, подбитого, из-под Сапун-горы вывез, теперь-то узнаешь?!
Кто со слуховым аппаратом, кто наставляет ладошку рупором. Едят, пьют, вспоминают, оценивают.
— Дети были. «Товарищ командир, а чего Гузора щиплется?..» Ну? Детский сад.
— С этой демократией далеко не уйдем. С какой — не знаю, с этой — нет. Фабрике понадобился негабаритный рельс. Привезти не на чем: простая машина не возьмет, нужна с прицепом. Директор заявляет: без рельса перекрытие рухнет, проявите инициативу. И пожалуйста: на коленях, вручную распиливают рельс, везут на фабрику, здесь снова сваривают.
— При чем тут демократия? Головотяпство это, вот что.
Все пушки, пушки грохотали,
Трещал наш пулемет… —
это подполковник, запевала и танцор, сдвинув столы, образовал сводный хор всех родов войск, заполняющий паузы в программе джаза, построенной с подкупающим знанием аудитории.
— Жена Тертышного с письмом статью прислала. Спрашивает, правда или нет.
— Какую статью?
— Пишет, жизнь сложилась нелегко. Потеряла мужа, сумела воспитать сына, офицера Советской Армии… С жильем трудно, здоровье подорвано…
— Статья-то какая? О чем?
— Да тиснул кто-то, еще в войну, будто Тертышный повторил подвиг Гастелло. Кто трепанул, не знаю. Помнишь, взрыв наблюдали? Три пожара и взрыв? Митя Комлев водил… Короче, напечатали. А Тертышного «фоккер» снял над водой, над морем, никто не видел, как он нырнул. Теперь жена спрашивает… Что писать?
— Надо не ей, а в райисполком. Чтобы учли по возможности. Проявили внимание.
— Про Тертышного-то что писать? Она ждет…
За свадебным столом — своя стихия.
Старшее поколение, родители пересказали друг дружке вчерашний телефильм, родственнички — перезнакомились («Мои разлюбезные… папа, мама и я, прораб-бездарность…» «У нас свой такой дурак!» «А это — племянники Ивановы!» «А это — племянницы Смирновы!» «Поздоровались наперекрест — к свадьбе!»). Молодежь дождалась своего, провозгласила: «Горько!» Томно поднялась невеста. Тонкогрудый женишок охватил ее и, прикрывая от бесцеремонных, под дружный счет: «Три!.. Семнадцать!.. Двадцать!..» целует.
Затем все берет в свои уверенные, натруженные руки баянист.
Песня — и никаких проблем.
Востроглазая невеста счастливо царствует над преданным ей окружением, ее подружки не столько веселы, сколько приметливы, терпеливы, затаенное ожидание по-своему их красит. «А свадьба, свадьба пела и плясала, — ведет баянист довольно дружный хор, — широкой этой свадьбе было места мало, было мало неба и земли…»
На свадебное веселье в павильоне отозвалась веранда.
— Ничего подобного мы, конечно, не переживали. И не могли.
— Наша свадебка под ракитным кустом.
— Командир приказом провел: считать мужем и женой. Все.
— А мы без всякой официальности. Потом в декрет уехала, сейчас на пенсии. Я взялся сторожить дачу.
С гитарой, обслуживавшей павильон, между столиков веранды кочует бравый подполковник. Себе в напарники он взял Силаева, никуда его от себя не отпускает. Оба радушно приветствуют джазистов. Джазисты отвечают им, не роняя достоинства.
— Ребята, спасибо. Отлично поете. Как раз то, что нужно.
— А стихи?
— Какие стихи?
— Саша, выдай…
— Такие. — Солист отодвигает в сторонку микрофон. — «Вдруг оживает прошлое на миг, и вас своим дыханием опьяняет…»
— Что-то есть… Сам?
— Бодлер… «И кровь людей то славы, то свободы, то гордости багрили алтари…»
— Славно, Саша, спасибо… «Меж нами речь не так игриво льется, просторнее, грустнее мы сидим…» Хороший подобрал репертуар.
— Спелись.
— В походах учимся, в походах.
— Ребята, у нас одна надежда на вас.
— В чем?
— Во всем.
…Еще одна фотография, газетная вырезка за 1942 год: дочь матроса, участника затопления кораблей в дни первой обороны Севастополя, — гладкие седины прибраны темным платком, — среди краснофлотцев с «Червонной Украины», защитников города. Возможно, кто-то из них сегодня — здесь.
…Победа — это застолье на веранде «Волна» под «Катюшу», «Землянку», «Соловьев» в сопровождении джаз-оркестра из парней, ничего этого не видевших и не знавших.
Да минует их чаша сия.
Звание генерал-майора авиации было присвоено Тимофею Тимофеевичу Хрюкину — впоследствии дважды Герою Советского Союза, генерал-полковнику авиации — постановлением СНК СССР от 4 июня 1940 года.
Посты ВНОС — служба воздушного наблюдения, оповещения, связи.
ЗАП — запасной авиационный полк.
БС — боевое соприкосновение.
Звание Героя Советского Союза майору Клещеву Ивану Ивановичу было присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 мая 1942 года.
ШМАС — Школа младших авиаспециалистов.
Звание Героя Советского Союза капитану Глинке Борису Борисовичу было присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 мая 1943 года.
