Чжоу тут же передал это «откровение» всем заинтересованным лицам. И Бо, Лю, Дэн, да и сам Чжоу немедленно поняли, что делать. Первые трое взяли слово и открыто повинились перед Мао и партией (Бо Ибо сделал это даже дважды)89. А Чжоу, подведя итоги дискуссии, признал свои «политические и организационные ошибки» и подверг суровому и пространному осуждению Бо Ибо90.
Особенно искусно выступил Дэн, который вообще мог не извиняться, так как «виноват» был меньше других. Тем не менее 6 августа на одном из заседаний он заявил: «Все критикуют ошибки товарища Бо Ибо. Я это одобряю. [Однако] каждый может совершить ошибку, у меня самого немало ошибок, да и другие присутствующие здесь товарищи не могут сказать, что без греха. У товарища Бо Ибо много ошибок, вероятно, не один-два цзиня, а одна-две тонны. Но как бы много их ни было, нельзя сказать, что это ошибки в линии [то есть политические]. Если говорить, что те или иные ошибки, которые он совершил за несколько лет работы, — ошибки в линии, то я с этим не согласен»91.
Ну что ж! Это было «смело» и «честно». Дэн резко осудил Бо Ибо, выступил с самокритикой, а в решающий момент поддержал оступившегося товарища. Мао, узнав о его выступлении, остался доволен. Дэн правильно его понял. 9 августа на заседании Политбюро Мао даже покритиковал Гао Гана: «На Северо-Востоке в каждой провинции совершались ошибки. А что, твое бюро не надо критиковать, не надо его проверять?»92 12 августа Мао сам посетил совещание, назвав работу форума «успешной». Он похвалил Лю и Дэна за то, что те признали «кое-какие ошибки», и недвусмысленно поддержал Чжоу. Стало понятно, что он рассматривал совещание как поворотный пункт в идейно-политическом развитии китайской компартии и всего китайского общества, а не как форум, направленный на свержение Лю Шаоци и Чжоу Эньлая. «Извлекать урок из ошибок прошлого в назидание на будущее, лечить болезнь, чтобы спасти больного» — вот метод, который он, как правило, применял, разоблачая «ошибки» товарищей. (Конечно, если последние не были, с его точки зрения, «классовыми врагами», как, например, восставшие против него в 1930 году коммунисты юго-западной Цзянси[49].)
Он призвал собравшихся путем решительной и последовательной критики Бо Ибо «помочь исправиться тем, кто совершил ошибку», но в то же время предупредил особо рьяных критиков (явно намекая на Гао Гана): «Высказывайте, пожалуйста, свои замечания, но подрывать партийную сплоченность — верх позора». При этом он, правда, не дал и Гао «потерять лицо», тоже охарактеризовав «заблуждения» Бо Ибо как «ошибки в линии». По его словам, совещание привело к освобождению от «новодемократических» иллюзий и теперь следовало укреплять коллективное руководство, не допускать сепаратизма, «учиться и упорно работать, чтобы за 15 лет или более продолжительный срок завершить в основном социалистическую индустриализацию и социалистические преобразования»93.
Казалось бы, на этот раз Мао выразился более или менее ясно. Однако Гао Ган не желал успокаиваться. После совещания он провел частные беседы с некоторыми крупными деятелями партии — Чэнь Юнем, Линь Бяо, Пэн Дэхуаем, заместителем начальника Генштаба Народно-освободительной армии Китая Хуан Кэчэном и некоторыми другими, стремясь переманить их на свою сторону и еще глубже опорочить Лю Шаоци и Чжоу Эньлая. Некоторым из собеседников он даже предлагал высокие посты в обновленном партийном руководстве94.
Переговорил он и с Дэн Сяопином. Дэн вспоминал: «Он хотел завоевать [меня] на свою сторону и с этой целью повел со мной официальные переговоры. Он сказал, что товарищу Лю Шаоци недостает зрелости, и убеждал меня заодно с ним свалить его… Гао Ган вел переговоры и с товарищем Чэнь Юнем, он сказал: „Учредим несколько заместителей председателя, и мы с вами будем в их числе“. Тогда мы с товарищем Чэнь Юнем почувствовали всю серьезность вопроса и тут же дали знать товарищу Мао Цзэдуну, чтобы он принял к сведению»95.
Дэн несколько кривит душой. На самом деле он отнюдь не «тут же» поведал обо всем Председателю: Гао Ган разговаривал с Дэном в сентябре, почти сразу после совещания, а он рассказал Мао об этом только в декабре96. Понятно, что вопрос был щекотливый и торопиться не следовало: кто знал, может быть, Мао опять что-то задумал и Гао Ган на самом деле говорил от его имени. В этой связи вызывает большие сомнения и «воспоминание» Дэна о том, что он сразу же открыто и «со всей определенностью» заявил Гао: «Место Лю Шаоци в партии сложилось исторически и, говоря в целом, как товарищ он достоин положительной оценки… Неправомерно изменять его исторически сложившееся место в партии»97. Скорее всего, Дэн взял время подумать, после чего вновь стал прощупывать настроения «великого кормчего».
А тот как ни в чем не бывало продолжал поддерживать деловые контакты и с Лю Шаоци, и с Чжоу Эньлаем, и даже с самим Бо Ибо, которого, правда, отстранил от руководства министерством финансов, но оставил одним из заместителей председателя Финансово-экономического комитета (то есть Чэнь Юня). К тому же все более благоволил к самому Дэну. Через четыре дня после совещания он сделал его уже не только заместителем премьера, но и первым заместителем председателя Финансово-экономического комитета, а заодно и министром финансов вместо Бо Ибо. Более того, весь сентябрь встречался с ним, дружески беседуя на разные государственные темы98.
А в октябре вновь открыто дал понять, что не хочет никого репрессировать. Сделал он это в ходе еще одного партийного форума — Всекитайской конференции по организационной работе, которая проходила тогда в Пекине. Дело в том, что на этой конференции новый заведующий орготделом Центрального комитета Жао Шуши подверг уничтожающей критике доклад о работе прежнего состава отдела, сделанный его заместителем, заслуженным членом партии Ань Цзывэнем, который до февраля 1953-го, то есть до появления Жао в Пекине, руководил повседневными делами этого подразделения ЦК. Как и Гао Ган в случае с Бо Ибо, Жао Шуши на самом деле стремился опорочить Лю Шаоци, поскольку именно Лю курировал орготдел как секретарь Центрального комитета. И у Жао имелись на то причины. Во-первых, Лю являлся приятелем Ань Цзывэня и во всех конфликтах нового главы орготдела со старым (а таковые случались часто) неизменно вставал на сторону последнего, по существу подрывая авторитет Жао. Во-вторых, Жао Шуши весной 1953 года установил тесные отношения с Гао Ганом, посчитав почему-то, что у того есть шансы стать преемником Мао Цзэдуна. В общем, он, как говорят в Китае, «стал петь в один голос» с Гао Ганом.
