с французскими женщинами и порочил его как "навозного жука, продавшего свою страну ради личной славы". Местным чиновникам было приказано приводить крестьян на избирательные участки и говорить им, чтобы они голосовали за Дьема.
Во время голосования Лансдейл посоветовал Дьему объявить, что он набрал 60-70% голосов. Это был один из немногих случаев, когда ему не удалось склонить Дьема к своей воле. Дьем настаивал на том, чтобы ему объявили 98% голосов, а потом решили, что 98,2. В Сайгоне, где было зарегистрировано 450 тыс. избирателей, он получил более 600 тыс. голосов.
Американцы, желая верить, что нашли "чудо-человека", который оттолкнет вьетнамцев от Хо, отбросили свои сомнения и приветствовали Дьема. "Народ Вьетнама высказался, и мы, конечно, признаем его решение", - говорится в заявлении Фостера. Его посол в Сайгоне Фредерик Рейнхардт назвал референдум "ошеломляющим успехом". Газета "Нью-Йорк Таймс" назвала его "разумной демократической процедурой [и] публичной данью уважения волевому лидеру".
Через три дня после голосования Дьем провозгласил на своей половине страны Республику Вьетнам, а себя - президентом. Затем он запретил политические партии и провозгласил конституцию, которая давала ему право править по указу в течение пяти лет. Тем самым он официально отказался от проведения всевьетнамских выборов, которые должны были объединить страну в 1956 году.
Хо почти наверняка победил бы на выборах 1956 г., но никто не может знать, как бы он поступил после этого. Возможно, он установил бы коммунистический и репрессивный, но не полностью подчиненный Москве и не антиамериканский режим, как тот, который он действительно установил двадцать лет спустя. Политический класс в Вашингтоне, проявив крайнюю неспособность к воображению, не допускал такой возможности.
"Никакого систематического или серьезного изучения важности Вьетнама для Соединенных Штатов никогда не проводилось", - писал четверть века спустя Лесли Гелб, редактор "Пентагоновских документов". "Именно ритуальный антикоммунизм и преувеличенная силовая политика привели нас во Вьетнам. Это были статьи веры, и поэтому они никогда серьезно не обсуждались".
Однако в то самое время, когда Фостер и Аллен усиливали кампанию против Хо, они не только приняли, но и приняли другого коммуниста, с которым у вьетнамского лидера было много общего.
Иосип Броз Тито, лидер разрозненной Югославии, принял коммунизм в 1920 г., в том же году, что и Хо. Во время Второй мировой войны он, как и Хо, возглавил армию сопротивления, которая сковала большое количество оккупационных войск. Как и Хо, он получил поддержку Управления стратегических служб, несмотря на свои коммунистические убеждения, так как в его руках текла кровь стран "оси". После войны оба лидера создали мощные марксистские движения, тем самым сделав себя врагами США. Однако через несколько лет после прихода к власти Тито порвал с Москвой.
"Как бы ни любил каждый из нас страну социализма, СССР, он ни в коем случае не может меньше любить свою собственную страну", - писал он в письме Сталину.
Впервые Фостер рассмотрел возможность того, что коммунистический лидер может быть и подлинным националистом, а не обязательно лакеем Москвы. В конце 1955 г. он отправился в Югославию для встречи с Тито. Они сидели на террасе виллы Тито на адриатическом острове Бриони. Во время их беседы, согласно одному из рассказов, Фостер "раз и навсегда убедился в приверженности югославов идее независимости". По возвращении он убедил Эйзенхауэра, что хотя Тито и был коммунистом, он не был врагом Соединенных Штатов. В американском бюджете на следующий год было предусмотрено выделение 90 млн. долл. на продовольственную помощь режиму Тито. Это был просто немыслимый подарок, учитывая непримиримые убеждения Фостера. Он продемонстрировал нечто новое: способность различать различные виды коммунистов.
Почему Фостер мог видеть Тито таким, а Хо - нет? Лучшее объяснение - европоцентризм, который был укоренен в его личности и в личности почти всех других американских специалистов по внешней политике его эпохи. Он, его брат и Эйзенхауэр изучали историю Европы, были погружены в европейскую политику и понимали тонкие взаимосвязи, которые на протяжении веков связывали и разделяли европейские государства. О Восточной Азии, напротив, они знали мало. Ослепленные гневом из-за "потери" Китая и лишенные опыта в результате увольнения "китайских рук" из Госдепартамента, они так и не дали Хо того шанса, который дали Тито. Вместо этого они сблизились с Дьемом, своим анти-Хо.
"Мы изучаем пути и средства, позволяющие сделать нашу помощь Вьетнаму более эффективной и внести больший вклад в благосостояние и стабильность правительства Вьетнама", - писал Эйзенхауэр в письме Дьему от 23 октября, в тот же день, когда был проведен срежиссированный референдум. "В связи с этим я поручаю американскому послу во Вьетнаме обсудить с Вами в качестве главы правительства, как разумная программа американской помощи, предоставляемой непосредственно Вашему правительству, может помочь Вьетнаму в его нынешний трудный час".
Три дня спустя, в соответствии с этим предложением, министр обороны Чарльз Уилсон дал указание Объединенному комитету начальников штабов подготовить "долгосрочную программу организации и подготовки минимального количества сил свободного Вьетнама, необходимых для обеспечения внутренней безопасности". Некоторые историки считают, что решения этой недели - письмо Эйзенхауэра и директива Вильсона - положили начало обязательствам перед Южным Вьетнамом, которые в течение последующих двух десятилетий обойдутся США более чем в 100 млрд. долл. и унесут жизни более 58 тыс. солдат.
"Ни одно из действий [Фостера] Даллеса не должно было принести более мрачный урожай, чем его отказ позволить Соединенным Штатам поддержать или даже одобрить дипломатическое урегулирование французской колониальной войны в Индокитае", - писал Таунсенд Хупс два десятилетия спустя. "Хотя под жесткой риторикой он демонстрировал тактическую гибкость, Даллес упорно отказывался признать существование каких-либо разумных или законных претензий со стороны коммунистов".
За четыре года активной деятельности в качестве госсекретаря Фостер привык к тому, что его часто встречают мировые лидеры. Аллен обычно путешествовал более сдержанно, но в середине 1956 г., отчасти руководствуясь осознанием того, что он наверняка потеряет работу, если Эйзенхауэр не будет переизбран осенью того же года, он решил совершить грандиозное турне. В конце августа на борту самого лучшего самолета, которым располагали ВВС, директор центральной разведки отправился в путешествие, чтобы за пятьдесят семь дней обогнуть земной шар.
На каждой остановке Аллен встречался с начальниками участков и офицерами. Однако он не мог заставить себя оставаться в тени. Везде, где он приземлялся, его встречали высокопоставленные лица. Главы государств и премьер-министры устраивали для него официальные ужины. В Бонне его приветствовал Рейнхард Гелен, бывший нацистский разведчик, ставший одним из его ближайших соратников. Не одна, а две его близкие подруги - Клэр Бут Люс и королева Фредерика -
