Мы также старались убедить себя в том, что есть дела, за которые победитель имеет право вершить суд над побежденными. Имелись в виду отдельные случаи злодеяний и уголовных преступлений. Подобные дела, безусловно, осудил бы и трибунал немецких фронтовиков.
Но мы не понимали стремление держав-победительниц устроить совместный суд над политической идеей и ее сторонниками. Именно это придало оккупации Германии союзниками колониальную окраску.
Нам было также совершенно непонятно, почему победители судят и наказывают солдат, офицеров и генералов, которые лишь выполняли свой долг в соответствии с воинской присягой, что во всех армиях мира считается священной обязанностью всякого солдата, вне зависимости от звания и занимаемой должности.
На нас навесили ярлык членов преступной организации, хотя мы были обыкновенными военнослужащими армии, по общему признанию не самой худшей в мире.
Большинство из нас не были даже членами нацистской партии. Многие вступили в ваффен СС добровольно по той же причине, по какой бравые американцы стремились попасть в элитные дивизии американской морской пехоты.
Мы не служили в концентрационных лагерях, не участвовали в массовых расстрелах и не совершали военных преступлений, которые ужаснули бы и нас, если бы мы о них тогда узнали. Наши офицеры вели себя исключительно мужественно, наши (то есть эсэсовские. — Ред.) генералы Гилле, Хауссер и Штайнер принадлежали к наиболее искусным германским военачальникам. Наши солдаты демонстрировали такую же преданность и храбрость, как британские, американские, французские и русские солдаты.
Суд победителей не трогал нас; повсюду в лагерях военнопленных, как на Западе, так и на Востоке, мы оставались теми, чем были всегда, — солдатами.
Нам было смешно слышать советских судей и обвинителей, объявлявших уставные правила подчинения вышестоящим начальникам недействительными для германского солдата. Из бесед с тысячами солдат и офицеров Красной армии нам было хорошо известно, что ни в одной армии мира невыполнение приказа не каралось так сурово, как в СССР. Кроме того, мы все были знакомы с документами, подписанными генералиссимусом Сталиным и маршалом Булганиным и регулирующими отношения между начальниками и подчиненными, в которых черным по белому записано: «…Приказ командира — закон. Все приказы выполняются безусловно, точно и в срок».
К сожалению, невозможно было спросить этих советских судей, что случилось бы с красноармейцем, отказавшимся выполнить приказ, который он посчитал бы неверным или несовместимым с его убеждениями.
Нет, обвинения и вердикты этих судей не задевали нас. Но нас все-таки неприятно поразил тот факт, что американские солдаты и офицеры не протестовали, когда подобные обвинения и вердикты выносили американские судьи. Ведь, несмотря на разрушенную бомбежками и растерзанную войной Германию, несмотря на сокрушительное поражение вовсе не от сталинских дивизий, а в результате мощнейших ударов американской авиации (все-таки именно от сталинских дивизий. Если на Западном фронте погибло за всю войну 0,5–0,6 млн германских солдат, то на Восточном фронте, по последним, в том числе немецким (Р. Оверманс), данным, от 5 до 5,9 млн человек (еще около 0,4 млн умерло в плену). Только за последние три месяца войны было убито более 1 млн немецких солдат. — Ред.), в глубине души каждый немец связывал надежды на будущее с Соединенными Штатами.
Мы преодолели и коллективную вину, и голод, и отчаяние… и приложили огромные усилия, чтобы медленно, но верно наметить новые пути. И мы их нашли. Как мы поняли, человек должен сам находить и выбирать себе друзей, а противник обнаружит себя без его участия. С врагом не может быть ни соглашений, ни переговоров.
Нашим естественным врагом является большевизм, и тут уж ничего не поделаешь. Это подтверждено, вне всякого сомнения, судьбой, постигшей немцев Прибалтики, Югославии, Венгрии, Украины, Поволжья, Судет, а также немцев восточной части Германии.
И это положение не в состоянии изменить ни подстрекаемые Сталиным чиновные революционеры, ни одобренные НКВД политики типа Зейдлица. Когда они перестанут быть полезными, их тоже сметет с лица земли очередная чистка.
Любой компромисс с большевиками, выступающими под маской ленинской мировой революции или в мундире сталинского империализма, заканчивается одинаково — или исправительными работами в ГУЛАГе, или же пулей в затылок.
В силу своей природы большевизм должен всех уравнивать, создавать породу людей, которых легко контролировать и с которыми можно осуществлять свои эксперименты, не опасаясь критики или оппозиции. И этот факт остается фактом, сколько бы мы ни прятали голову в песок и ни надеялись, что нам одним посчастливится спастись. Нас не минет чаша сия, придется осушить ее до дна.
Но пока у нас есть воля к сопротивлению, не все еще потеряно, и миллионы наших солдат на Востоке погибли не напрасно. И можно с чистой совестью сказать, что мы, немцы, внесли весомую лепту в искупление допущенных в прошлом ошибок.
Большевизм для любого народа означает неизбежную гибель. Давайте же усвоим это как непреложный закон. Всякий, кто приобщается к большевизму, непременно погибнет.
А вот Запад — будь то Франция Ришелье, Англия Черчилля или могучие Соединенные Штаты — говорит нашим языком, мыслит по-нашему, несмотря на опустошенные и разрушенные города с обеих сторон. Европейская междоусобная война не в состояний уничтожить тысячелетние общие корни. Великий русский марксист-революционер Владимир Ильич Ульянов (Ленин) (чей стеклянный саркофаг находится в Москве на Красной площади, придавая внешний блеск сталинскому империализму царского пошиба) как-то сказал: «На ошибках нужно учиться». Давайте же не забывать эти слова.
Всякому, кто остался в живых после пяти с лишним лет кровавой бойни, но ничему не научился или забыл все уроки, следует размозжить голову.
Германия не погибла 8 мая 1945 г. И ее существование возлагает на нас конкретные обязанности и дает нам определенные права. Ибо мы не бандиты и убийцы, а такие же солдаты и воины, как и повсюду, где реют боевые знамена. Нужно похоронить вероломный романтизм и ложное высокомерие, а вместе с ними ненужное самобичевание и бесхребетную трусость. Давайте считаться с реальностями.
Многие по обе стороны баррикад с возмущением ополчатся на эту книгу. Одни сочтут наши собственные ошибки слишком преувеличенными, другие, наоборот, заведомо преуменьшенными. Господа-«товарищи» с другой стороны объявят ее чистой провокацией. И тем не менее эту книгу писал человек, переживший жесточайшие, в том числе психологические, потрясения Восточного фронта, имея перед собой только одну цель — рассказать правду. Что бы ни говорили в защиту или в опровержение, я могу лишь повторить: все так и было.
