Тогда Корделл Хэлл сообщил мне, что, вероятно, в Москве будет решено создать межсоюзную комиссию по итальянским делам. «Может быть, — добавил он, — и вы в нее войдете». — «Посмотрим, — заметил я. — Во всяком случае, для того, чтобы решить судьбу итальянского государства, прежде всего нужно отбить у немцев его территорию, а для этого потребуется содействие французских вооруженных сил и французских баз. Я знаю, что Эйзенхауэр предполагает просить у нас этого содействия. Мы расположены его оказать. Но для этого, разумеется, надо, чтобы мы вместе с вами и на равных с вами правах решили, как быть с Италией. Мы согласимся ввести в бой наших солдат только ради той цели, с которой будем согласны». Корделл Хэлл понял, что я занимаю совершенно твердую позицию. Понял это и Иден, с которым я увиделся 10 октября. Что касается Богомолова, то он опередил меня — сам сказал, что Средиземноморская комиссия создается по советскому предложению и что его правительство потребует, чтобы нас включили в эту комиссию. Действительно, 16 ноября Массигли принял Макмиллана, Мэрфи и Богомолова. Они сообщили ему, что их правительства имеют намерение создать «Консультативный совет по вопросам Италии». Этот Совет должен представлять на месте интересы всех союзников, предлагать правительствам мероприятия для совместного их осуществления и давать от имени союзников указания военному командованию во всем, что касается политики и управления. Нас просят войти в эту комиссию. Комитет освобождения ответил согласием. 29 ноября я принял Вышинского, который заверил меня, что его правительство желает установить тесное сотрудничество с нами в рамках этой организации. Тогда она начала свою работу; в ее состав вошли: Макмиллан, Массигли, Мэрфи и Вышинский. Вскоре вместо Массигли, поглощенного делами своего министерства, Комитет освобождения назначил Кув де Мюрвиля. Таким образом, мы могли теперь быть в курсе событий, происходивших на Апеннинском полуострове. Мы могли также принимать участие в разработке мер, из которых одни имели целью наказать Италию за ее вину, а другие — дать ей возможность преодолеть постигшие ее бедствия. Таким образом, мы будем в состоянии вести свою политику, весьма важную как для судеб Италии, так и для судеб Франции и всего Запада.
Характер этой политики я изложил графу Сфорца, который однажды вечером пришел в мой кабинет на вилле «Оливье». Этот старый государственный деятель возвращался на родину после двадцатилетнего изгнания. На развалинах фашистского режима, против которого он неустанно боролся, он собирался руководить внешней политикой своей многострадальной родины. Меня порадовали благородные и мужественные взгляды Сфорца на предстоящую задачу. «Вы видите меня сейчас у себя, — сказал он, — это является доказательством моего желания сделать все возможное для установления франко-итальянского сотрудничества — ведь мы с вами дорого поплатились за его отсутствие в прошлом, а оно будет нужно Европе больше, чем когда бы то ни было». Я указал графу Сфорца, что в этом важнейшем вопросе мы с ним единомышленники, но что после всего случившегося для французов невозможно примириться с Италией без всякой компенсации с ее стороны, хотя мы и очень желали бы отнестись к ней весьма бережно.
Ликвидировать привилегии, которыми пользовались в Тунисе итальянские подданные; вернуть Франции кантоны Тенда и Бриг, которые после плебисцита 1860 отошли к Италии, хотя это французские земли; выправить границу в ущельях Ларша, у Мон-Женвер и Мон-Сени, у Пти-Сен-Бернар, для того чтобы не было досадного захвата нашего склона хребта; предоставить Валь д’Аоста право быть тем, чем этот район фактически и является, то есть районом чисто французским по своему духу; потребовать некоторых репараций, в частности, в виде военных и торговых судов, — вот и все преимущества, весьма ограниченные, но вполне определенные, которых я решил добиться для Франции.
С другой стороны, учитывая то обстоятельство, что Югославия перешла в лагерь союзников и теперь войска генерала Михайловича и Тито неустанно сражались на их стороне, было ясно, что Италия не могла сохранить на восточном берегу Адриатического моря свои довоенные владения. Однако мы готовы были помочь ей удержать за собой Триест. Изложив графу Сфорца свое мнение по всем пунктам, касающимся итальянских границ, я добавил: «Что касается ваших колоний, то если Киренаика, где англичане хотят закрепиться, для вас потеряна, а мы сами намереваемся остаться в Феццане, то мы желаем, чтобы вы оставались не только в Сомали, но и в Эритрее и в Триполитании. В отношении последней вам, несомненно, надо найти способ привлечь к себе местные народности; а в Сомали взамен тех прав, какие будут вам предоставлены, вы должны будете признать верховную власть негуса. Но мы считаем справедливым, чтобы у вас были африканские территории. Если вы этого потребуете, мы вас энергично поддержим».
В декабре по просьбе генерала Эйзенхауэра Комитет освобождения направил в Италию первые части французского экспедиционного корпуса. Он постепенно усиливался и, наконец, оказал решающую поддержку союзникам в боях за овладение Римом. По мере того как увеличивалось наше участие в военных действиях, мы громче стали говорить в области политики. Это было просто необходимо. Ведь англосаксы, применяя к Италии систему всяческих уловок и стараясь сохранить власть короля Виктора-Эммануила и маршала Бадольо, ставили тем самым преграды на пути к франко-итальянскому примирению и сами же создавали предпосылки для революции на Апеннинском полуострове.
В 1940 при попустительстве короля Италия объявила Франции войну — как раз в тот момент, когда наша страна пала под натиском немецких полчищ; а ведь именно Франция в кровопролитных боях освободила Италию в 1859 и обеспечила ее объединение; в 1917 французская армия помогла остановить у реки Пьявы отступление итальянских войск после разгрома у Капоретто. Король принял и терпел власть Муссолини до тех пор, пока события не смели дуче. Бадольо, воспользовавшись победой Германии, заставил уполномоченных Петена и Вейгана подписать перемирие, в силу которого итальянцы оккупировали часть французской территории и контролировали вооруженные силы нашей империи. Кроме того, именно фашистский режим осыпал премьер-министра — маршала почестями и дал ему пост главнокомандующего. Как же мог бы такой монарх и такой глава правительства осуществлять сотрудничество своей страны с нашей страной и повести Италию по новому пути? 22 января 1944 Комитет освобождения обо всем этом сообщил в Вашингтон, Лондон и Москву, заявив, что в Италии необходимы перемены как на троне, так и в правительстве.
