Несколькими неделями раньше он писал тому же Ладыжникову (около 3 (16) апреля 1907 г.):
Считаю нужным сказать, что брат М<арии> Ф<едоровны> – человек, на мой взгляд, нервнобольной, он слишком измучен своим положением. В записке, посланной Вам с ним, мне неудобно было сказать это, а предупредить Вас о некоторой ненормальности его психики – следовало.
Боюсь, что Вам с ним будет тяжело (там же: 42).
Несмотря, однако, на душевный кризис, своих намерений Рутенберг не оставил и по крайней мере в конце 1907 – начале 1908 г. вновь вознамерился довести задуманное до конца. 23 января 1908 г. Савинков, который, по собственному признанию, «вне зависимости от всяких "дел и отношений”» испытывал к Рутенбергу дружеские чувства, обращался к нему из Парижа (письмо написано на почтовой бумаге Cafe/Restaurant de la Paix, 5, Place de ГОрёга) (RA):
Дорогой Петр,
Я узнал, что Ты хочешь печатать Твои Записки. Прошу Тебя, подумай, нужно ли это, подумай также, какую ответственность берешь на себя. Говорю Тебе, как старый приятель, добрым чувствам которого Ты не можешь не верить8.
Если все-таки решишь печатать, прошу: перешли раньше мне. Ты ведь сам знаешь, неприятно и мне и Тебе, если в печати начнется полемика, если наши взгляды на вещи не сойдутся и придется нам опровергать друг друга.
Крепко надеюсь, что Ты не забудешь моей просьбы и ничего не предпримешь, не списавшись со мною.
Пиши через Л.Э. <Шишко>.
Обнимаю Тебя.
Твой Павел9
Вероятно, это послание Рутенберг воспринял как предложение Савинкова быть посредником между ним и ЦК. 27 января он отвечал ему:
Дорогой Борис!
Добрым чувствам «старого приятеля» безусловно верю. Рукопись все-таки будет напечатана при первом удобном случае, т. е. скоро. Ложащаяся на меня за это ответственность очевидно ясна мне.
Списаться с тобой и согласовать заранее наши отношения к делу – рад. Тебе будет переслан экземпляр, который ты не задержишь и ответом тоже не замедлишь. Писать будешь через жену. Адрес ее знаешь.
Товарищам привет.
Петр10
В письме от 11 февраля Савинков постарался внести ясность и отделить отношения официальные от частных. Не будучи членом ЦК, объяснял он Рутенбергу, он не может выполнять посреднические функции. Письма этого в RA найти не удалось, но общий его смысл пересказан в ДГ: 103-04.
Ответ Рутенберга от 19 февраля приведен в ДГ в виде двух развернутых цитат (одну из них, о коллективном предательстве ЦК, мы использовали выше). Письмо это, однако, было намного объемнее. Ограничимся здесь одним ненапечатанным фрагментом из него:
Я писал тебе официально как представителю ЦК, не считаясь с тем, состоишь ли ты его членом или нет. Т<аж к<аж фактически это безразлично.
Ты меня поправил. Подчеркиваешь, что эта переписка личная. За ЦК говорить не можешь. И посредничество на себя не берешь.
Жаль. Очень жаль, что в который уже раз ты дипломатически стараешься отойти в сторону, предоставляешь другим расхлебывать дело, в котором ты обязан дважды.
Во 1-х), к<аж фактический участник, хотя бы в 1-ой стадии его. Во 2-х), к<аж человек, товарища которого (ибо в свое время ты был мне товарищ, а не «старый приятель») другие твои товарищи подвергли глубокому оскорблению, поношению, которое было предвыдано, по поводу которого и они, и ты, ты это знаешь, брали на себя определенные обязательства по отношению ко мне. Обязательства, которые ни они, ни ты не исполнили.
Горькие слова о том, что цекисты подвергли его «глубокому оскорблению, поношению», Савинков, по-видимому, передал «по инстанции». Об этом свидетельствует недатированное письмо Рутенбергу члена ЦК Л.Э. Шишко11, в котором мотив «оскорбления» повторен трижды (RA):
Уважаемый товарищ!
Мы послали для сведения предполагаемый текст добавления ЦК. В изложении фактической стороны дела ЦК<омите>том Вы усматриваете и не опротестовываете никакой неточности.
Вы не указываете ничего конкретного в тексте добавления, что было бы в действительности для Вас в какой бы то ни было мере «оскорбительно». Так как в этот текст целиком вошла формула, выработанная Вами вместе с В.М. <Черновым> и Вас всецело удовлетворившая, то не понимаем, почему Вы можете находить оскорби-
Во всяком случае в намерение ЦК<омите>та отнюдь не входило сказать в своем добавлении что-либо для Вас «оскорбительное».
Ваше письмо с добавлением сдаться в газету и появиться в № «Знамени труда», имеющем выйти в конце этой недели.
Вместе с этим ЦК просит Вас поспешить с составлением послесловия и Вашим «докладом ЦК<омите>ту», так как каждую минуту может представиться необходимость в их немедленном опубликовании, и вряд ли для ЦК<омите>та будет возможность долго медлить с этим делом.
За секретаря
Э. Шишко
Стремление партийных вожаков воспрепятствовать появлению рутенберговских воспоминаний, и прежде всего аргументы, подбираемые для того, чтобы доказать их несвоевременность и скандалёзность, можно было бы воспринять как изощренную демагогию и оказание морального давления, если бы за ними не стояло действительно искреннее выражение подлинных убеждений. Крайний интерес в этом смысле представляет письмо М.А. Натансона12, который, являясь решительным противником убийства Гапона и последовательно отстаивая необходимость суда над ним, пытался убедить Рутенберга отказаться от намерения разглашать революционные тайны перед «нереволюционным читателем». В том, как воспринимал Натансон описанную Рутенбергом драму, вольно или невольно сдвигались акценты: на первый план выходило совершение жестокого насилия, в котором автор воспоминаний якобы играл «непривлекательную» в глазах общества роль, в то время как казненный провокатор оказывался его несчастной и беззащитной жертвой. Небезынтересным, с точки зрения оберегания секретов подпольщиков, в письме было хотя и беглое, но достаточно внятное замечание о «психике революционной» и «остального общества», из чего вытекало настойчиво отстаиваемое требование не выставлять первую на обозрение второму, т. е. наряду с конспирацией внешней соблюдать своего рода конспирацию внутреннюю, психологическую. В то же самое время Натансон, по крайней мере на словах, проявлял расположение к оставшемуся без товарищеской поддержки Рутенбергу, которое тот не мог не оценить по достоинству. В ДГ это письмо охарактеризовано эпитетами «хорошее» и «товарищеское». Поскольку сам текст его отсутствует, оно заслуживает того, чтобы быть здесь приведенным полностью (RA): 16 февр<аля 1908>
